В первый день новой луны Перавъятха встречала разношерстных бродяг, явившихся на клич правителя. Стражники у ворот города кривились от вида оборванцев, заявляющих, что явились служить чуть ли не героями, и вспоминали старые времена, когда таких и в город-то не всегда пускали. Но дисциплинированно объясняли, куда явится, да кого искать чтоб заявить о себе, принести клятву служить радже Перавъятхи и защищать его подданных и странников в его землях.
Новоприбывшим пришлось протопать через полгорода от ворот до дворца, лишь затем чтобы найти там даже не советника раджи, а одного из его учеников, который им и сообщал, что де советник скоро прийдет, надо чуток подождать. Велел расположится в тенечке сада во внутреннем дворе дворца, и деловито куда-то ушел. Чуток выдался немаленьким.
Наконец появился старик в брахманских одеяниях, подслеповато выставлявший вперед себя руки со скрюченными ревматизмом пальцами, чтобы не натыкатся на деревья в саду, но ковыляющий так бодро, что свита за ним едва поспевала. Свита, собственно, состояла из все того же ученика, на этот раз с кипой пальмовых листов в руках, да двух еще совсем юношей, тоже со знаками принадлежности к мудрой варне на лбах, тащащих какой-то мешок.
Советник сощурился, явно с напряжением всматриваясь в лица представших перед ним людей, судя по всему пересчитал, о чем-то пошептался с учеником, потом кивнул мальчишкам:
-- Бездельники... Шевелитесь, начинаем.
Один из брахманчиков пошарил в мешке, извелк из него чашу, вроде бы золотую, хотя и мятую и царапанную, и отдал ее в руки Мудрого. Второй бегом отправилсчя к колодцу, и вернулся с бадейкой воды. После чего оба юноши встали по бокам брахмана и высокими голосами запели слова, видимо, присяги. О чем точно -- не разобрать, выхватывалось "служить", "защищать добродетельных", "закон и польза", "благо", "безкорыстие", "долг". Вроде имя Вишну поминалось во фразе с "добродетельно исполнит", а Ямы рядом с чем-то про "ежели нарушит клятву".
Собственно, само принесение клятвы заключалось в том, что брахман по одному звал к себе пришедших, выливал на макушку чашу колодезной воды, клал руку на лоб и спрашивал скрипучим старческим голосом:
-- Ну что, клянешься в том, про что вон они поют? -- Кивок на двух юношей по бокам, он даже не просил повторить слова присяги, просто спрашивал, заглянув в глаза, и дожидался ответа. -- Ну вот и славно, ступай. Следующий подходи.
Когда подростки допели и замолчали, брахман не оборачиваясь наставил:
-- А как до конца допели -- по новой и начинайте. Глотки молодые, небось не осипните.
И продолжал все так же принимать клятвы:
-- Клянешься в том, о чем они пели? А слова-то хоть разобрал? Ну и славно, ступай. Следующий.
-- Клянешься в том, о чем они пели? А кто такой Яма хоть слышал? Ну и славно, иди. Следующий.
-- Клянешься в том, о чем они пели? Эпа... Ты сын кштария внебрачный, чтоль? Ладно, можешь не отвечать. -- Слегка кивает ученику, что стоит в сторонке с кипой пальмовых листьев в руках, тот делает какую-то пометку. -- Клянешься? Ну, храни тя Вишну. Следующий.
Когда дошла очередь до первой девушки, советник все так же вылил чашу воды на голову, но едва возложил руку у него вырвалось:
-- Обосри меня Ганеша! -- Брахман слеповато уставился на девушку перед собой. -- Это еще зачем здесь?
Кивнул ученику подойти, пение моментально замолкло, и старик с учеником шептались о чем-то. Брахман покачал головой, но продолжил как ни в чем не бывало.
-- Клянешься? Ладно, иди.
Певчие продолжили свое дело без напоминания, едва старик прекратил шептатся с учеником.