Протянув купцу посох, Иохим разжал мокрую руку, и так и застыл на месте, глядя на представшую перед ним ужасающую картину. Глаза монаха полезли на лоб, щёки затряслись, голова задёргалась мелко из стороны в сторону, пухлое лицо побелело разом… Казалось, что он сейчас рухнет на землю, лишившись чувств.
И правда, Иохим был весьма близок к этому. И в самом худшем сне своём не мог он представить себе подобного зрелища. Вроде бы, он хотел пролепетать что-то, или, может быть, даже и заорать, заверещать истошно, но крик не шёл из резко пересохшего горла, лишь губы тряслись мелко.
Как-то сникнув, и будто бы уменьшившись в размерах, толстяк закрыл ладонями глаза и лицо, словно пытаясь спрятаться таким образом от жуткого чудовища на помосте и от всех обстоятельств разом. Отступив на шаг другой, он запнулся о край собственной робы и чуть пошатнувшись в сторону, неуклюже осел на колени.
Весь сжавшись, крепко-накрепко зажмурив глаза, прикрыв руками голову, Иохим готов уже был расплакаться, но как-то сами собой с его побелевших губ зашелестели слова молитвы… простенькой, самой обыденной, молитвы, которую ему многие годы вбивали в голову в монастыре.
Прикрыв уши ладонями, весь отдавшись молитве, отрешившись от происходящего вокруг, толстый монах зашептал, залепетал еле слышно, взывая к мощи своего Владыки.
Что сказать? Иохим не был самым фанатичным из служителей Огмы, нет. Он был не из тех, кто ревностно блюдёт все каноны и помнит наизусть все священные тексты и ритуалы… Но все же.. Разве в этом суть веры?
И разве может Владыка бросить слугу своего в минуту отчаяния?!