Подросток нахально оскалился, сделал неприличный жест и прыснул в сторону, где хохотали еще трое таких же чумазых и нахальных. И тут же толпа поглотила их. Ветерок заметался, растерялся, запутался в навесах, полотнах, бесчисленных пучках и связках не-пойми-бери-чего, и отстал; белое платье смешалось с пестрой толпой и потерялось бы вмиг, если бы не пальцы, крепко сжимавшие плотную перчатку синеглазого.
До давки на рынке было еще далеко - рановато, но у некоторых прилавков стояли очереди. Булочки были нарасхват: пристроившись в хвост осадившей Камиллу полудюжине алчущих, Джейн приподнялась на цыпочки, шепнула, придерживая накидку, в самое ухо Тартасу:
- Возьми мне рогалик большой, они по медяшке. С левого лотка, на правом вчерашние. А у нее еще с изюмом вкусные, и с творогом, и слойки с корицей, но они дорогие... Ох, нет, давай мне два рогалика!
Со всех сторон на посетителей наползал дурманящий аромат горячей сладкой выпечки, слегка хмельной от свежих дрожжей, пряно-дразнящий от корицы, мёда и нагретой патоки - далеко до буйства ароматов на восточных базарах, но так хорошо идет к июньскому сиренево-белому, еще прохладному утру, особенно на голодный желудок. Камилла бодро суетилась за прилавком, и очередь шла быстро. Прямо перед Тартасом и Джейн страждал булочек какой-то человек в простой мешковинной робе, подпоясанной веревкой. Монетка, которую он протянул Камилле, была золотой, и булочница охнула, замешкалась, набирая сдачу из горсти мелочи:
- Говорите, кому там дальше! Доброе утро, сударь!