Темнеет, и проплывающие по обе стороны дороги крестьянские халабуды превращаются в темные силуэты затаившихся чудовищ с горящими огоньками желтых глаз. Пугала раскидывают костлявые руки, охраняя неведомые сокровища чахлых делянок. Подвода подпрыгивает на рытвине, и возница, сморкаясь и матерясь трехэтажно на дороги, жисть свою и государя императора, ломает напрочь всю героическую иллюзию и натягивает башлык на голову - моросит. Под задницей - шаткие доски на колесах вместо родной палубы, в лицо слабо капает серая пресная вода вместо соленых брызг и крепкого ветра. Такая вот она, сухопутная жизнь.
Огоньки попадаются все чаще. Это уже город. Наверное, Энвилль, или как его там - когда ловил попутку, ты не особо уточнял, куда. Обычный унылый до синевы городишко. Ни фронтиров, ни драконьих гор, ни зловещих болот - даже городских стен нет. Окрестные фермы переходят в деревянную застройку, потом начинаются каменные дома. Выбравшись с хлюпающей грунтовки, подвода затарахтела по мостовой - дощатой, а потом и булыжной. Город сгущается, дождь тоже. Впереди блеснула кривой длинной саблей река, желтые огни дрожат в черной воде, плоской и пресной.
- Слазь, - это хмуро, хрипло каркнул возница над ухом, - я к барину заворачиваю, не велит попутчиков брать. Слазь давай, грю.
Пихает в плечо, бесцеремонно сталкивая с облучка, а льет уже как из ведра. Ночной ливень рисует город будто гравюру в книге, сплошной штриховкой черно-серых линий. Призрачные ореолы колеблются вокруг редких городских огней. Слева четыре фонаря обозначают мост через реку, за ним - высокие дома, красивый ажурный навес, большая освещенная магическим огнем вывеска. Гостиница, где наверняка вышколенные слуги, серебро на столе и бархат на ложе ждут привыкшего к роскоши героя.
Справа узкие кривые улочки сплетаются в сплошной, сонный, едва шевелящийся муравейник, и в глубине сквозь пелену ливня мерцает еще одна вывеска, покосившаяся, едва подсвеченная масляным фонарем, на приземистом здании. Постоялый двор для непритязательных путников обещает еду, тепло и крышу, и может быть даже без протечек.
Подвода утарахтела в темноту по мостовой, угрюмого возницу тоже где-то ждет ужин и постель. А ливень остался. Замерзшей уличной девкой, которой уже все равно с кем, он лезет под одежду нагло и не любя, лижет лицо, виснет на плечах намокшим тяжелым плащом. Ливень, незнакомый невидимый город и два маяка в темноте. Чего же ты ждешь?