Отбросив рубашку, София то подносила ладони к горящему лицу, то прижимала их к плечам Кэнсера, к его вискам, щекам, груди, скользя по его покрытой шрамами коже, вдавливая его в себя. Дыша глубоко и сильно, она молчала: ни слова, ни имена не касались ее освободившихся губ. Словно ни одной мысли не осталось между ними: так бездумно она отдавалась, так естественны были ее движения. Ее колени раскрывались и снова сжимались, будто нежная судорога сводила их, и подаваясь навстречу ласкам, она обнимала мужчину всем телом: руками, бедрами, шелковыми туфельками.
Между бархатом тьмы и бархатом ложа любовники растворялись друг в друге, сплетаясь и скользя, становясь единым существом медленно и постепенно - и неостановимо. Когда начали плавиться вместе яркая медь и мягкое олово, темная карамель и сливочно-белое масло, нет такой силы, которая смогла бы разорвать-распутать проникающие друг в друга горячие завитки. Ни шаги за стеной, ни шрам на теле девушки-целительницы, ни капли дождя, тоскливо и завистливо стучащие в окно - ничто из этого не существовало.