Искра спала беспокойно: ерзала, вздрагивала, бормотала что-то и шипела сквозь зубы. Тело, измученное за последние несколько дней, запоздало отвечало на ушибы, раны, изломы, - а может, и сознание, не в силах наяву справиться с обрушившимися на него происшествиями, во сне пыталось пережить их заново, чтобы хоть что-то успеть понять, переварить, распихать наскоро по полочкам. С шуршащей дождем крыши срывались и падали вниз редкие капли - когда они попадали девушке на открытые плечи или лицо, она дергалась всем телом, будто ее ударили, прижималась сильнее, отдаваясь бешено колотящимся сердцем в руках Тартаса, которые не выпускала ни на миг. Потом снова затихала, успокаиваясь, до следующего вздрагивания от капелек, ночных звуков или вообще беспричинно.
Ночи в деревне долгие, если ложиться с солнцем. А если нет - то слишком рано наступает утро, еще до свету. В стылом, зябком воздухе, густом от предрассветного тумана, звуки расходятся по-особому: будто над самым ухом скрипит ворот колодца, звякает подойник, хлопает шаткая дверца сараюшки... А нет, это в соседнем сарае - но так слышно, будто прямо здесь кто-то шуршит, бренчит и мычит негромко. А вот и петух - зазубренным, хриплым криком своим распарывает истончившуюся тишину, будто марлю, заставляет Искру снова вздрогнуть всем телом. Холодно.