- Глупец, пхх-х... - Искра зафыркала; кажется, слово показалось ей смешным. Соскользнув пальцами с оплетенной бутылки, она распрямила их, вытянула руки, потягиваясь, и раскинула их в стороны, шурша сминаемым сеном.
- Да лан, че там, - тоже усмехнулась она, медленно выговаривая слова, - все мы не пядей в лоб... То есть, тьфу, во лбу. Ну, ты понял же? Батя тож дурень, влип блин... Но вот за шо я тя люблю, так за то шо ты смелый, ага. Знач'т, тебе и это... Всё!
Звонко выкрикнув последнее слово - короткое, быстрое, не завязшее на усталых губах, - она расхохоталась, сгребла обеими руками сена, сколько уместилось в пригоршнях, подбросила его в воздух фейерверком и весело заболтала ногами, подбавляя к празднику серых шуршащих конфетти и изломанных серпантинных лент:
- Урааа-а!
Тишина взбаламутилась, пошла отзвуками по старым бревнам: вокруг было тихо, и даже дитя в доме уснуло. Корова уже не бренчала колокольчиком, а собаки лаяли где-то совсем далеко. Кажется, их было две, и гавкали они не злобно, не яростно, а обычным дежурным лаем, будто со скуки. Возможно, в той стороне была река. А может, и не в той, трудно было понять, когда вся ночь со всеми своими звездами и запахами вращалась головокружительно медленно вокруг одного-единственного в мире сеновала.
- Если че, я с тобой! - радостно сообщила усыпанная сеном Искра и запустила в остывающий воздух еще охапку фейерверка.