Джоанна неслышно и тяжело вздохнула, отцепляя с пояса латные перчатки.
- Правда одна, - твердо проговорила она. - Одна на всех, как солнце. Посмотри, - она указала рукой вверх, на горящие закатным огнем крыши, - его не видно отсюда, но мы знаем, что оно в небе одно. Солнце светит всем в равной мере, но вещи малые лежат в тени вещей великих, и не всем хватает света, чтобы видеть правду такой, какая она есть.
Опустив руку, она сунула ее в перчатку, негромко лязгнув.
- Я стою в тени того, кто ближе меня к Сияющему отцу нашему. Я знаю, как мучителен для него выбор и как тяжелы раздумья о том, какое из зол меньше. Он не утешает себя иллюзиями о том, что у него какая-то другая правда. Он должен увидеть ту правду, которая дана нам свыше, и я поверю тому, что он скажет мне. Но вот честь...
Джоанна надела вторую перчатку и медленно сжала ее в кулак, будто проверяя сгибы.
- Честь хоть и одна в жизни, но у каждого своя. Идя дорогою чести, нельзя рассуждать и обсуждать, это приведет лишь к сомнению, а оно - прямой путь к предательству. Поэтому я плохой переговорщик. Я могу выслушать твои ответы, дать свои. Но договариваться с теми, кто бесчестен и бесчестит других... я не знаю, как это возможно. Другие могут, но не я. Все что я могу, это попытаться узнать, чего они хотят. Чего хочет Джейн Уотерхауз? Чего хотят те, кто стоит за ней? Чего хочет У Вэй, и кто стоит за ним?
Ее взгляд сделался пристальным, пытливым почти до физической ощутимости, и она снова поднесла руку к медальону, но теперь уже ей было никак его не ухватить из-за перчатки.
- Я могу только спросить, но я не могу дать всем, что они хотят, - серьезно повторила девушка. - Я приму твое лечение, как знак того, что ты не враждебен мне и... и... мне.