Сложно по лицу узнать, что именно видит девушка, - не проще, чем разгадать, о чем молчит мужчина. Сложно понять, отчего румянец на ее щеках - от его наготы ли, или от ее собственной. Или от стихов, к которым она была гораздо менее привычна, чем к сеновалам и к переодеванию в мужском обществе: вот это совершенно точно было заметно по ее глазам. Они расширились и восхищенно поглядели куда-то вверх, в старые стропила, и заблестели словно в них оттуда отразились звезды.
- Стихи что ли? - отчаянно заливаясь краской и растерянной заячьей улыбкой, переспросила она. - Елки... Луноликая... Ты нереальный.
Она проговорила еще что-то, неразборчиво потому что уронила голову на руки, так что волосы ссыпались с плеч, и вздрогнула два раза - не то смеясь, не то всхлипывая.
Скорее первое, ведь когда бутылка ткнулась ей в плечо, она тут же подняла улыбающееся лицо и пришлепнула ее ладонью. Перехватив поудобнее, приложила к губам и тут же отняла, чтобы сплюнуть мелкие осколки сургуча, а затем наконец приложилась как следует, заваливаясь набок, чтобы поднять руку с бутылкой повыше. Сделав длинный протяжный глоток, она протянула вино вверх и вперед и застыла, неустойчиво изогнувшись. Правда, по лицу ее - опять - было совершенно не понять, что ей неудобно. Скорее наоборот, сейчас оно было совсем не таким напряженным, как днем, в белом свете и белых кружевах. Наверное, не зря богатые шалуны в столицах платят немалые деньги, чтобы обзавестись хоть на время темнозрением и уединиться с женщиной, не скованной бесстыжим светом, не озабоченной тем, как она выглядит. Но это в далеких столицах, а здесь был просто сеновал, и тонкие бревна - серые, будто седые от пролетевших над ними бессчетных зим, вне времени, вне городов, и вне нравоучений о добре и зле.
- Отпад, - сообщила Искра, облизнувшись довольно, - и правда холодное! Ух!