Усач, разглядев монетки, чуть не уронил лампу и преисполнился гостеприимного энтузиазма:
- Дак я вам зараз и одеялки туда занесу, и каши... - но был стратежно сбит со следа вовремя подсунутым ему в руки Ястребом. Таинственный шпион, всевидящий и невидимый, гроза всей Энвильской элиты, правая рука леди, державшей весь город в своих черных шелковых перчатках, за голову которого Капитан Верник давал тысячу золотых, - Тильман Ястреб сияя детской радостью ввалился внутрь избы, утютюшкать младенца и советовать, как правильно остужать ему морковку, как они с Милли делали для Дженни.
А означенная Дженни - точнее, разбойница Искра, пять сотен за голову, гроза небдительных купцов, недосягаемая мечта студиозусов-магов и кумир всей местной шпаны, - безвольно уронила висок на плечо Тартаса, жалобно чихнула в него, тряхнув еще до сих пор мокрыми, спутанными волосами. Перегавкивались собаки, мяукало дитё из избы, редко брякал коровий колокольчик, и надрывались отовсюду сверчки, - ночь плела кружево звуков, возникавших не то рядом, не то далеко, не то за сарайками... Тоненько скрипнула дверка придела, и еще раз, и лязгнула тихонько болтающаяся скоба, шаркнула по деревяшке: Тартас скорее угадал, чем увидел серповидное углубление, процарапанное в серой, рассохшейся древесине этим вечным болтанием.
Глаза дьявола выхватывали из темноты подробности: бочка... или это кадка?.. в общем, деревянная емкость с крышкой, пахнущая рассолом. Мешки... какие-то набиты твердыми с виду выпкулостями: овощами, наверное, не камнями же, - а другие чем-то рыхлым, зерном или шерстью. Поленница, держащаяся на вбитых в песчаный пол кольях. Старое тележное колесо с изломанными спицами. Полузасыпанный песком дощатый квадратный люк с кольцом. Еще кадушка, поменьше: стенки блестят светлыми потеками чего-то глянцево-липкого. Ведро, еще ведро... С яблоками, с орехами. А в нос шибает почему-то вяленой рыбой... Вот какие-то зазубренные ошметки, тускло поблескивающие металлом, развешаны на бечевке, это она и есть, что ли... Лестница с перекладинами упирается верхним концом в настил, с которого свисают драной бахромой серо-зеленые клочья: вот оно, сено... Темные стропила уходят ввысь, смыкаются где-то там в звездном узоре дырявой соломенной крыши. Все цвета приглушенные, пыльные - не потому, что ночь, а потому, что старый деревенский дом.
- Ох, длинный, - Искра держалась одной рукой за пояс адепта, обхватив рукой и запустив пальцы в ворсистый лоскут "мерцающей" собачьей шерсти; а длинный-длинный день, хоть и лишился последней искорки света, все держался за короткую летнюю ночь, не хотел сдаваться новому рассвету, отгонял сны запахом вяленой рыбы и пыльного дерева, хрустом песка под сапогами и тихим шепотом - такими настоящими.
- Куда тут упасть-то можно, не вижу ведь... - еще бы она хоть что-то видела, уткнувшись лицом в плотный серый плащ на плече Тартаса. - Светилку на огороде скинула, чтоб не палить, что мы непростые...