Белое солнце, прячущееся за дымкой прозрачных облаков, казалось грязным пятном на линзах очков. Засохшим дождевым налётом на лобовом стекле автомобиля. Его хотелось стереть влажной тряпкой. Посеревшая земля и белые контуры мира. Такими были вещи под остывающим небесным светилом.
Те, чьи взгляды не соответствовали действительности, надевали очки с зелёными, синими, лиловыми и розовыми стёклами, чтобы краски мира вокруг обогащались. Они чередовали цвета линз по дням недели. Понедельник – ярко-оранжевый. Вторник – малиновый. Те, чьи взгляды соответствовали действительности, мрачно смотрели на всё густыми чёрными глазами. Они в хотели стереть надоедливое солнечное пятно с неба, так оно раздражало их взгляд, разум, сводило зубы и трясло перфекционистскую натуру. Как муха, случайно залетевшая в форточку, которую невозможно поймать, так солнце каждый день испепеляло, разъедало и растворяло их нервы.
Говорили, что через пятьдесят лет Солнце потухнет. Зимы становились длиннее. Тени бледнели на фоне сумерок. Никто уже не просыпался; спал на ходу, погрузившись в перманентный анабиоз. Росли города. Дома, чьи этажи уносились в небо, стояли пустые и незаселённые – в них было так много квартир и номеров, что людей попросту не хватало, чтобы заселить их. У них не было соседей и порой, гуляя по длинным коридорам, они сворачивали не в ту дверь, и тогда, заблудившись, подолгу не видели никого, и неделями скитались по огромным этажам призрачных высоток, ослепшие от света ярких люминесцентных ламп и замёрзшие под ветрами вечно работающих кондиционеров.
Ночью разномастные и горящие всеми огнями улицы и магистрали города пустели. Люди не выходили из своих крысиных лабиринтов. Иногда, гуляя по бульвару, взгляд ускользал во тьму и натыкался на окно, откуда смотрели напряженные, изнеможенные лица призраков, прижавшись носами к стеклу. Люди замыкались в себе. Молчали телевизоры. По телеканалам выл белый шум.
Он не Бог, если такой был, и создавать сызнова не умел. Изменил он только то, чего ему так не хватало вокруг. Сплющенный мир, выйдя за края которого можно упасть в бесконечность чёрного. А остальное позаимствовал. Никто ведь не узнает, верно? За мегаполисами тянулись белые пустыни. Высушенные реки шрамами пронзали землю. Бедная, скупая природа. Деревья с пепельно-серой листвой. Вода с привкусом железа.
Умирающий мир.
Не было Бога. И не было политики. Разговаривать было не о чём, потому кто-то и вовсе разучился говорить. Потерял дар речи, когда сросшиеся губы зашили его рот. Людей объединяло молчание. Понимающее, солидарное, холодное или злое – оно было тем единственным критерием, которым современники измеряли взаимоотношение между собой... Авраам пролистал Черновик и положил обратно на стол.
Когда-то Земля была круглой, а теперь – плоская. Когда-то её природа была богата и насыщенна, заселённая множеством видов животных и растений, а теперь – обеднелые пустыни белого песка, по чьим дюнам рыщет голодное лохматое зверьё. Воздух становится тяжелее. И в этом мире огромными и высокими плантациями тянутся к солнцу города. С запертыми в нм людьми. Молчащими и смотрящими. Блуждающими и умирающими. Когда-то он жил на Земле. Но где теперь он живёт? Небо без звёзд. В этом мире человек одинок во Вселенной. Только Солнце, медленно дышащее, и Луна. Нет больше звёзд и иных галактик. Космические дали привлекают своим покоем, тишиной. Вечным и непоколебимым.