Со всей внимательностью и учтивостью он слушал, и с каждым словом в его морщинах сгущались тени. Глаза мерцали загадкой. Сверкала улыбка, зажав фильтр сигареты в желтых зубах. Рольф ждал вопросов.
– Нельзя жить прошлым, старина, – наконец скучно произнёс он. Псина согласно гавкнула. – Мы меняемся. Жизнь меняется. Любовь вдруг становится противной, тоскливой и полной однообразия. Да, я сожгу его. К чертям. К собакам. Потому что могу. – Итан захохотал, похлопав себя по обвислому брюху. – А ты как думал, дружище? Даже такой великий человек, как я, не может создавать вещи из ничего. Ты обольщен моим предложением, ну что ж, это отлично. Замечательно! И я обеспечиваю тебе фундамент. Твоего пути, дороги – называй это как хочешь, черт возьми, – и не будь таким чувственным, небезразличным. Я ненавижу лицемеров. – Кнёргер говорил холодно. С пылом статиста. Иво вдруг понимает, что этого человека ничто не волнует. Ни ущерб заведению, ни человеческая жизнь. – Чтобы создать, мне нужно пламя. Огонь, искра. Чем выше задача, тем жарче должны плясать красные языки на пепелище. Понимаешь это?
В знак почтения, он снова улыбается и лохматит Джеймса, послушно кружащего рядом с хозяином.
– Боже, приятель, ну не забивай ты свою голову мелочами. У нас ведь есть дела, не забыл?
Старик таинственно умолкает, глазами приказывая оглядеться. Свет на улице гаснет. Они стоят во мраке, и лишь кончик сигареты в пасти Кнёргера освещает мир вокруг.
– Можешь вернуться. Сказать им, – пожимает он плечами. Тусклый огонёк освещает его зловещее лицо. Вот-вот и он броситься на Иво, чтобы проглотить его…
– … Или будь мужиком и прими мой вызов, – грубо закончил Рольф и пошел дальше, потеряв всякий интерес к беседе. Пёс, некоторое время утробно рычащий на Иво, наконец-то развернулся и бросился вслед за своими хозяином, перебирая крохотными ножками по мостовой.