Коновалов не любил ездить в метро. Но ездил. Практически каждый день. Как-никак, это был самый быстрый, удобный и дешёвый способ добраться из дома до работы и обратно. И по городу днём, в часы пик было гораздо проще двигаться на подземном поезде, чем платить бешеные деньги какому-нибудь таксисту или сидеть по несколько часов в салоне какой-нибудь маршрутки, срывая все свои планы и встречи. Но в метро было душно, тесно, многолюдно. Антон не любил толпы. Не любил хаотичного движения человеческих тел, разноголосого шума, издаваемого этими вечно куда-то спешащими прохожими и пассажирами и состоящего чуть менее, чем полностью, из их брани, топота и стонов, означающих что опять кому-то отдавили что-нибудь жизненно важное или наступили на больную мозоль. Не любил он и той человеческой массы, что, казалось, выплёскивалась из поезда в момент его остановки, засасывалась им обратно незадолго до отъезда и скапливалась у касс и турникетов. Не любил он и чувствовать себя безликой частью бездушного организма, который растекается по всем сидениям вагона, облепляет собою все поручни и виснет на своих же попутчиках, дыша им в ухо своим вонючим дыханием и тыча в бёдра выступающими частями тела, независимо от пола, возраста и социального положения такого, ставшего столь близким, соседа. Не любил. Но ездил. День за днём, неделей за неделей, из месяца в месяц. В конце концов, метро тоже транспорт. И так бывало далеко не всегда. Только днём. И утром. И ранним вечером.
Но сейчас был несколько другой случай. Поздний вечер. Прохлада, отдающая сыростью. Освещение, в пустоте зала кажущееся чуть ли не огнями какого-нибудь сказочного замка. Тишина, блаженная тишина, нарушаемая лишь редкими вздохами, да перетоптыванием, таких же, как и Антон, припозднившихся полуночников. Коновалов любил тишину. Но всё равно, даже в сей поздний час, не любил ездить в метро. Мало ли что может случиться. Какой-нибудь зашедший погреться бездомный может захотеть разжиться тёплыми ботинками при столь малом стечении народа. Или опустившийся наркоман решит, что солидно выглядящий мужчина станет отличным спонсором новой дозы. Или просто маньяк, спровоцированный первой снежной ночью, посчитает, что Антон лучше будет выглядеть на рельсах перед поездом, чем стоящим на платформе в ожидании его. У Кинга в "Тёмной башне", кажется, был такой персонаж, обычный человек, чьим хобби было сталкивать случайных встречных под колёса разного движущегося транспорта. Кто знает, может и в реальном мире есть такие люди.
Сегодня Антон вновь задержался на работе. Тираж свежего номера журнала вот-вот должен был отправиться в печать, а две статьи ещё не были закончены. Вот и пришлось ему поднимать телефонную трубку и, набрав знакомый номер, говорить жене о том, что вновь не успеет к ужину. И сидеть потом несколько лишних часов, устремив свои, и без того уже начавшие слабеть глаза, в монитор, в полумраке редакции, в почти полном одиночестве. А потом идти в темноте до входа в подземелье со странной и зловещей буковкой "М". И, зайдя в него, спуститься в освещённый зал и встать столбом в компании других ночных путешественников.
Сегодня их было особенно не много. Сам Антон, странная девица, одетая под пацана, да поджарый старик, восседающий на скамейке. В ожидании поезда, Коновалов украдкой рассматривал их, пытаясь угадать, какой характер кроется за их внешностью. Вечерами здесь можно было встретить интереснейших людей. И у каждого была своя причина быть здесь в столь поздний час и своя, несомненно, драматическая история. Девчонка могла убегать от своего чрезмерно ревнивого и не брезгующего рукоприкладством парня, в спешке одевшись в то, что под руку подвернулось, или, под видом мальчика, подобно героине "Чёрной стрелы", уходить от навязываемого ей родителями замужества. А старик... Он мог быть отцом семейства, брошенным на произвол судьбы своими детьми, лишённым жилья и оставленным подыхать. Или всё ещё сохранившим верность памяти жены вдовцом, просиживающим часы напролёт у могилы супруги, которая, непременно, погибла много лет тому назад и, конечно же, при трагических обстоятельствах. Коновалов усмехнулся про себя. Таким версиям место в старых романтических новеллах, да в женских телешоу, а не в реальном мире двадцать первого века. Вряд ли они имеют хоть отдалённое отношение к действительности. Дед, возможно, всего лишь старый алкаш, допоздна засидевшийся с собутыльниками, а девица - блядь, отправляющаяся в ночную на панель и не успевшая ещё нарисовать подходящий к случаю макияж. Но это, увы, так прозаично!
Антон тихо вздохнул, отводя взгляд от других. Каждый раз он надеялся, осмотрев человека, заглянуть ему в душу, понять, чем он живёт, чем дышит, почему ещё существует. И когда-нибудь написать об этом. Но ни один из встречных не спешил рассказывать Коновалову свою историю. Антон ещё раз вздохнул. Не в этом суть, кого он обманывает?! Даже если он разгадает все тайны этих людей, он не создаст романа. Просто потому, что Антон его почти не пишет. Про них не получится даже дешёвой, вульгарной, поганой порнокнижки о том, как молодая девица прямо на платформе метро отдалась в особо изощрённой форме опытному и за годы практики искушённому в таких делах старцу. Коновалов ещё раз вздохнул. Как раз вчера, он брал интервью у уже немолодой, тихой и приличной домохозяйки, взорвавшей отечественный рынок своим любовным романом "Белоснежка и семь негров", повествующего о нелёгкой судьбе дочери миллионера, случайно очутившейся в Африканских лесах и сумевшей не только выжить там, но и, с помощью семи лесорубов-негров, увести заезжего нефтяного магната от его жены-мегеры, непонимающей всей глубины его внутреннего мира и регулярно отказывающей ему в исполнении супружеского долга. Вся книжка, при этом, сверкала подробным описанием деталей постельных сцен, в основном состоящих из... Антон сглотнул и слегка покраснел. Ни к чему семейному человеку лишний раз думать о таких вещах. Достаточно, что разок прочитать пришлось. И откуда только у таких приличных и, что характерно, замужних женщин такие мысли и идеи берутся. Видать и впрямь, в тихом омуте черти водятся, как говорится. Или муж не удовлетворяет физически.
Коновалов, уже не в первый раз за ожидание, взглянул на часы. 23:18, а поезд всё не едет. И мысли его, как-то незаметно, переключились на супругу. Наверняка детей спать она уже уложила. Придётся, значит, тихо в квартиру пробираться, стараясь не хлопнуть дверью и ничего не уронить, чтобы не разбудить их. А Таня, конечно, всё ещё сидит на кухне, периодически разогревая ему ужин и с грустью поглядывая в темноту за окном. А её муж, скотина последняя, ещё только ждёт в метро поезда. Но ведь нужно было дописать статьи! Да и предупредил он её. Так что, если и сидит, то по собственной дурости. Он-то всё правильно сделал. Мужчина должен обеспечивать семью! Хотя на душе всё равно погано отчего-то...
При мысли об ужине у Антона заурчало в животе. И тут размышления Антона прервались. Какое-то движение неподалёку наконец привлекло его внимание, сбив с неторопливых рассуждений и заставив кожу покрыться мурашками. А ещё этот странный, равномерный звук. Тук-ту-тук. Тук-ту-тук. Поезд, стуча колёсами, наконец-то подъезжает? Тук-ту-тук. Коновалов вгляделся в нечёткую фигуру. Тук-ту-тук. Ещё один поздний пассажир? Тук-ту-тук. Показалось, нет там никого, отвёл взгляд Антон. Тук-ту-тук. Всего лишь странная игра теней, ничего более. Тук-ту-тук. Или нет? Тук-ту-тук. Неосознанно, Коновалов вновь всмотрелся в странный силуэт, пытаясь уловить каждое его движение, запомнить каждую его чёрточку. Тук-ту-тук. Внутри замерло что-то, оборвалось и напряглось, наполняя всё существо не совсем уже молодого журналиста знакомым ещё по прочитанным в юности книжкам ощущением приближающейся беды. Тук-ту-тук. Сердце забилось сильнее. Тук-ту-тук. Отвернулась фигура, вновь отвёл взгляд Антон. Тук-ту-тук. Точно показалось. Тук-ту-тук. Просто испорченное литературным образом жизни воображение разыгралось сегодня не на шутку. Тук-ту-тук. Надо взять себя в руки. Тук-ту-тук. Глубокий вздох. Тук-ту-тук. Ещё один. Тук-ту-тук. Ещё...