… но проснётся ли тот город, о котором думаешь ты? Что ты увидишь, Герберт, когда солнце, подобно проспавшей рассвет домработнице, суетливо раскинет в стороны туманный занавес, а дворники выметут мётлами его последние клочки?
Под потолком что-то резко скрипнуло раз и другой, будто Чарльз Моссэнтес своей шаркающей стариковской походкой прохаживался по чердаку и бормотал странные слова о том, что увидит Герберт, когда туман рассеется. Но, скорее всего, только голуби постанывали утробно под крышей библиотеки, да старые доски, рассыхаясь, жаловались на жизнь. Здесь давно стоило сделать ремонт, но разве уговоришь старика раскошелиться на такое мероприятие? Хорошо уже и то, что он платит своим главным и единственным работникам пусть и скромное, но регулярное жалование, а на Рождество добавляет сотню сверху.
Но, скажите мне, кто пойдёт работать в библиотеку ради жалования? Уж точно не молодой мистер Ли.
Скрип под потолком заставил оторвать глаза от газеты. Тем более, что в ней не было ничего действительно стоящего внимания — лишь сводки несвежих новостей большого города, заплесневелые сплетни и забродившие анекдоты. Единственно ценным было то, что читая эти тексты (как и слушая бубнёж телевизора поздним вечером в одинокой квартире), можно было спокойно думать о своём, не боясь пропустить что-то важное.
За окнами заметно посветлело, и туман действительно понемногу рассеивался, просвечивая нежным золотистым сиянием, а в закутке Герберта было, как и всегда, сумеречно. Тем не менее, чего-то привычного определённо не хватало. Библиотекарь понял это не сразу: не хватало запаха — того самого запаха книжной пыли и старой типографской краски, который преследовал Герберта всюду, куда бы он ни направился. Вместо этого пахло свежестью первого снега, свежестью утра, в которое понимаешь, что к вечеру в город степенно войдёт зима.
Хотя, для нее было рановато — только-только перевалил за середину ноябрь. И тем более, так не должно было пахнуть внутри библиотеки. А тут ещё белый зверь обходит здание и заглядывает в окна, высматривая, вероятно, что там поделывает Герберт. Может быть, это его шкура так пахнет морозом и льдом? Каждый его выдох рисует на стёклах белые перья и турецкие огурцы, но они быстро тают (ибо недолговечно то, что было сделано не в своё время), и кажется, что эта влага на окнах — лишь остатки тумана.
Но вот зверь насторожился и отошёл в сторону, за угол, уселся в тени, нетерпеливо постукивая кончиком длинного хвоста по земле. Его потревожил мистер Долаханн, который уже убрал весь осенний мусор — палые листья и высохшие стебельки цветов — на заднем дворике библиотеки в большие полиэтиленовые мешки и теперь принялся елозить жёлтой тряпкой по запотевшим окнам. Увидев молодого библиотекаря, он широкозубо улыбнулся, переместил неизменную самокрутку из правого угла рта в левый и приветственно кивнул.
Довольно странно и даже забавно было видеть этого коренастого и мускулистого, не старого ещё человека с тяжёлой челюстью, в кожу которого загар, кажется, въелся навечно, в роли уборщика библиотеки. Но странно и забавно только на первый взгляд. Понаблюдав за ним, можно было понять, что Уильям подрезает цветы на клумбе и полирует тряпкой столы не потому, что больше ничего не умеет, а потому, что умеет всё и не гнушается никакой работой. Он говорил, ехидно поблёскивая маленькими, но удивительно синими глазами, что в жизни не прочёл и не знает ни одной книги, кроме Библии (да и ту только слушал в пересказе пастора маленькой Австрийской церкви), но при этом помнил невероятное количество увлекательных историй, весёлых и печальных, жутких и совершенно неправдоподобных. Их мистер Долаханн сиплым басом рассказывал библиотекарю при каждом удобном случае, ни разу не повторяясь и утверждая, что лично был участником каждой из них. Но при этом невозможно было доподлинно установить, как жил Уильям до того, как стал Зелёным Уборщиком, есть ли у него семья. Он мог драить палубу на кораблях дальнего следования, возглавлять экспедиции в Амазонские джунгли, быть многоженцем, археологом, странствующим монахом — да кем угодно.
Теперь же он смиренно трудился в библиотеке и по утрам приветствовал молодого мистера Ли пожелтевшей от табака улыбкой. Но поговорить с Уильямом, скорее всего, удастся не ранее, чем через час-два, когда он завершит все свои утренние дела.