- Куда я хочу? Наверное, на север, - спокойно, и даже буднично ответил Андрей. – Норвегия, может быть. Зеленые холмы, сбегающие к черным скалам, что впиваются острыми когтями в холодно синее море. Небольшой дом из стекла и бетона, и обязательно с большими окнами вкруг, чтоб можно было ходить по дому и смотреть во все стороны света. А солнце, с самого утра и до заката, всегда бы заливало своим светом пол, бросая тысячи солнечных зайчиков в глаза наших детей. Да, однозначно север. И выкинуть из конструкции вся массивные камни! Чтоб осталась лишь свобода и пустота. И мы.
Так и раньше бывало, что на художника накатывала головная боль во время творения. Порой, он сам не понимал, как оказался в том или ином месте, так неожиданно и резко спадала боль, отпуская виски из раскаленных тисков. Врачи лишь разводили руками – мигрень. Стрессы и плохая экология. Но так было не всегда – довольно часто получалось просто рисовать, оставаясь в полном сознании и не испытывая ненужного дискомфорта. Теперь же… Даже вид его незаконченной работы вызывал желание рисовать, и именно оно давило в мозгу, пульсируя в лобных долях. Болело так, что кровь бога казалась свой собственной, неприятно перекатываясь во рту, щипая десны. Поморщившись, Орлов оставил бокал на одном из столиков – сейчас ему совсем не хотелось алкоголя.
По дороге к мадмуазель Клобер, поманившей их, Андрею снова померещилась визуальная картинка, вспыхнувшая над головой женщины, как и в самом начале приема – у входа, над дворецким. Раньше Орлов за собой глюков не замечал, что заставило парня волноваться еще сильнее. Внутри боролось два противоположных чувства – желание убежать отсюда как можно быстрее, и желание найти кисти, масло и сесть рисовать прямо тут, посреди зала. И Андрею очень хотелось, чтоб в конце концов победило все-таки первое.
- Добрый вечер, мадмуазель Клобер. – Андрей легонько наклонил голову, - Приятно познакомиться, месье де Гро. И вам тоже приятного вечера. – с улыбкой закончил здороваться Орлов, пожав руку своему соотечественнику.
- В этой картине… - художник еще раз бросил взгляд на свое творение и, потерев болящий лоб, продолжил, – как и любых других моих работах, я стараюсь показать человечеству существование незнакомого для них мира. Открыть им глаза на то, что люди считают несуществующим, вымышленным, не принимаемым ни современной наукой, ни религией. Я говорю об этом через свои полотна со всей возможной верой, что у меня есть. Верой, знанием, может быть – сумасшествием, это уж как вы это назовете. И эта работа, - Орлов отпустил руку Гюнель и подошел ближе к картине, расставив руки в стороны, - лишь отображение детской пугалки от родителей: «Не говори с незнакомцами». Они не подозревают даже, насколько правы в этой старой истине.