... Увы, поведение этих трех гиен шло вразрез со всем, что знал Кармин об этих животных, либо же его знаний о пустынных хищниках было недостаточно, чтобы понять, почему они умолкли, лишь увидев Шолту, Кармина и Саула.
Тем временем Шолта пристально вглядывалась в силуэты пустынных хищников, и внезапно тихо зашипела - в оглушающей тишине ночи ее голос звучал, словно раскаты первого весеннего грома:
- Это... Это не гиены. Точнее, они уже не гиены. Я вижу черные капли дейфи*, которыми плачут эти бедные зверюги. А это значит... Это значит, что мы рядом - или уже в пределах - крайта... Помните, они уязвимы к огню и их же оружию - страху и смерти, но не позволяйте ни капле их крови попасть на вашу кожу! И если вы прикончите одну из них - бегите от трупа в то же мгновение, иначе будет совсем худо!
Произнося это, Шолта не стояла на месте. Она уверенно направилась навстречу гиенам, и одновременно коснулась пальцами левой руки символа Светлого Пламени на своей груди и, прошептав слова молитвы, резко выставила руку вперед, раскрытой ладонью по направлению к не-совсем-уже-гиенам. Пучок седой, белоснежной с дымкой энергии устремился от Сестры Исповедницы по направлению к стоявшей посередине гиене; коснувшись головы зверя, этот сгусток первичной силы на мгновение выхватил из тьмы и осветил морду твари так, что и Кармин, и Саул увидели подтверждение тому, о чем говорила Исповедница: из глаз гиены текли густые, как карамель, и черные, как безлунная ночь слезы; жирные капли падали с ее морды, окрашивая ощеренные клыки в трупно-синюшный цвет. Некоторые участки шкуры - на макушке головы - куда-то делись, обнажив белесую кость черепа и кровавые сгустки сукровицы там, где черная "дейфи", как назвала ее Шолта, прижгла артерии и вены. Глаза гиены были бешенными, даже больше - исполненными того безумия, которое ни Кармин, ни Саул прежде никогда не видели ни у единого встреченного ими живого существа.
В тот момент, когда энергия, посланная Исповедницей в гиену, коснулась головы последней, зверь издал жуткий оглушающий крик - она заплакала, почти как ребенок, брошенный матерью, и, развернувшись, скрылся во тьме. В то же мгновение две другие гиены прекратили свой обет молчания и зарычали тихо и угрожающе.