Просмотр сообщения в игре «Возвращение»

Сразу от порога нас ведет дорога
Как детей заботливая мать.
Учит очень строго пыльная дорога
Долгая дорога - жить и умирать.

Илион пал.

И хрен с ним.

Вернее нет, гори он синим пламенем.

И Илион действительно горел синим и красным, он был разрушен, не просто разрушен. Стерт с лица земли, а потом в это лицо вдавлен могучей пятой армий короля Эддарда и растерт. И, в общем, память о нем... ну насчет памяти мы поглядим. Многие люди, облеченные властью и силой, приказывали стереть то и забыть об этом... да только История умеет насмехаться над теми, кто думает, что может что-то изменить. И насмешки ее порой ой как жестоки...

Это, положим, было вместо предисловия.

Город на холме больше не город. Стены его разрушены, словно позвонки неведомого змея, останки башен и стен рваным кольцом опоясывают могилу. Гигантскую. Братскую.

Смрад и копоть – вот нынешние обитатели руин. Даже крысам нет там места. А, если и мелькнет на закате среди развалин неясная тень, мало кто захочет взглянуть на нее поближе. И зачем. Смерть поселилась там и свила себе надежное гнездо, и останки Илиона прокляты. Кто приблизится к ним, тот и погибнет страшной смертью. Волосы его выпадут, и кожа покроется кровоточащими гнойными язвами. И кости его станут гибки, как воск, и будет он страдать от боли, ведь живот его распухнет и вздуется, словно он умер заживо. Возможно, так оно и есть. Умер. Нет лечения и нет избавления от проклятия. Кто говорит, что причиной тому огромное облако в форме гриба, воздвигнутое над Илионом силой колдунов Эддарда, иные утверждают, что это Абес проклял свои владения, чтобы не дать захватчикам поживиться и собрать плоды своей победы, но нам-то какая разница. Мы не идем в Илион. Мы идем оттуда.
Потому что если город мертв, если лагерь на морском берегу покинут и доки и причалы, где гнездился стальной флот Эддарда Закатного, покинуты тоже и пустота захватила их без войны и кровопролития, то деревни и села вокруг все еще живы. Не все, но те, что не разграблены, не высосаны войной досуха, а потом выброшены на обочину, как иссохшиеся холерные трупы.

Потому что война окончена.

И воцарился мир.

И мы еще отражаемся в зеркалах. По крайней мере те из нас, что делали это раньше.

Они опоздали к отплытию стального флота. Почему? У каждого была своя причина. Видимо была, какая теперь к дьяволу разница. Флот отплыл, а они застряли на пепелище. И неважно как, даже почему неважно. Важно лишь то, что случай, который не так уж случаен, видимо, предложил им выход, дверцу, способ ускользнуть из захлопнувшейся ловушки. И добро свое унести с собой. Случай этот выглядел по разному для каждого. Но главное, кроме того, разумеется, что перспектива казалась заманчивой, она была доступной и... и она не была чудом.
Все они так или иначе слышали о том, что миров во вселенной множество. Что они нанизаны, словно бусы, на нитку, что между ними есть тончайшие невидимые стены, которые можно преодолеть, пробить, мало ли, что еще можно сделать со стенами, что из мира в мир можно попасть. Пройти. Переплыть. Некоторые из них это сделали на кораблях Эддарда, поскольку Эддардов флот миновал не один мир на своем пути. Иное дело, никто из них не мог бы сказать, где один мир начинался и заканчивался другой. А уж перевести корабль по этому маршруту, да что там корабль... самому пройти – на это их талантов не хватало.

Мы не станем обсуждать того, почему каждый из них поверил слухам и пошел проверить, не поленился, заинтересовался... почему они решили, что отдать немалую сумму денег за сомнительный шанс перебраться отсюда, с пепелища, поближе к дому – это нормально. Что овчинка выделки стоит... Мы не психологией занимаемся. Мы просто некоторые вещи принимаем на веру. И живем с этим. Мы просто окунемся в эту историю и начнем с того, с чего начинать следует. А именно, с начала.



Деревня называлась Глухой Угол. И таковым была. Хотя прижималась к дороге. Только робко так прижималась. Бочком. Как бы краем тракта касалась, а сама схоронилась в стороне. И совсем далеко от Илиона. Точнее, далеко от того места, что когда-то Илионом было и больше уже не будет ничем. Скорее всего, никогда. Бедная, грязная, вжавшаяся в землю деревенька дворов на сто. Нищая, оборванная и запуганная войной и всем тем, что война несет. Тут даже собаки не лаяли на прохожих и не выли, а только скалились из-за заборов, где были заборы. Покосившиея, гнилые и заросшие репьем. Тут не бегали по улицам дети, тут улиц самих не было. Только земля чуть более притоптаная, чем в стороне. Неровные лоскуты полей вокруг, неровная нитка тракта и дырка в центре – вот вам и Глухой Угол. И редкий прохожий, идущий через деревню, не замечал здешних жителей, если не был достаточно внимателен к сдвинувшейся замызганой занавеске в окне, приоткрывшейся двери или тени, метнувшейся за поросший мхом дом. Вот так.



Исключением был трактир.
Собственно, трактир – это очень громко сказано. Замыганная нечистая корчмажка на краю деревни. На краю тракта. Не тут, не там. Вообще нигде. На стыке двух миров словно: дороги, ведущей из ниоткуда в никуда и деревни, забытой богами, заигравшимися в куда более завлекательные игры.
Трактир назывался «У дороги», а дальше вывеска его была стерта дождями и ветрами и никто не рвался обновить потрескавшуюся белую краску, чтобы пояснить несведущим путникам, у какой именно дороги это чудо стоит. Потемневшие от времени бревна. Скособоченная дверь. Добро пожаловать, леди и джентльмены, а также прочая сволочь.


Дверь скрипит (а вы чего ожидали, смазаных петель?) и вы попадаете в темное и не слишком чистое помещение с тремя столами, стойкой, украшеной физиономией бабищи гигантских размеров, которая то ли дремлет, то ли просто на более явное свидетельство интеллекта в глазах не способна. Еще одна дверь ведет куда-то внутрь и нетрудно догадаться, что в этом рае для клопов и тараканов по вполне доступной цене можно получить грязную смрадную комнатенку с соломеным тюфяком на дощатом полу.

Добро пожаловать.

Ибо за столиком, нет... за столом сидит человек, этому миру и месту чуждый настолько, насколько он может быть чуждым. Человек этот во-первых, почти идеально чист и опрятен. Одет скромно, неброско, но очень функционально. Перед ним серебряного металла фляга в кожаном чехле и пьет он из серебряной рюмочки что-то мелкими глотками. Не воду. А еще перед ним неаккуратная глиняная тарелка, на которой лежит и вкусно пахнет большой шмат жареного на углях мяса, и мясо это человек аккуратно отрезает острым стальным ножом и походной складной вилкой отправляет маленькие кусочки в рот. Не спеша. И что-то читает в книге, обернутой в кожу. И ждет.