Сэр Ульрих подошел к плите, напрягся, упершись в край, но сдвинуть крышку смог только с помощью Найджелла. Голос Доминика взлетел в небеса, казалось, он отражается от всех стен и гремит, словно не Доминик это, а рев сотен глоток. И пламя в факелах как-то странно заколыхалось, а потом все они начали вытягиваться кверху. Тут Ульрих напрягся, крышка вдруг поддалась, словно до сей минуты что-то сдерживало ее, мешало двинуться вперед, а теперь разом перестало. И тяжеленная каменная плита соскользнула с саркофага в сторону, наклонилась, чуть качнулась, а потом рухнула на пол и разлетелась на множество осколков с грохотом.
В нос рыцаря ударил затхлый запах могильника, ему захотелось чихнуть, да только не чихалось. В глубине саркофага, завернутая в старые полуистлевшие тряпки, лежала мумия. Сухая кожа, ввалившаяся на щеках, на левой прямо на скуле зияла дыра. Пустые глазницы пялились вверх, бесцветные патлы частью выпавшие из развалившейся кожи черепа клочьями валялись тут же. Самой женщины сэр Ульрих не видел: все тело почти скрывал то ли саван, то ли платье, в котором ее похоронили. Левая рука с сухими пальцами и серебряным колечком на безымянном. Вот чудно-то: все тут сплошной тлен и пыль, а колечко блестит, словно только вчера его тряпицей натерли...
Сэр Ульрих вспомнил, что кол-то он положил возле саркофага, чтобы двумя руками взяться за крышку.
Доминик продолжал читать заклинание, а Найджелл как-то при виде тела вздрогнул и сказал что-то вроде "мать вашу".