Завершив свой обход, Декстер решил приступить к давно запланированному действу. Те уроки, которые он извлек из произошедшего и которые обдумывал в процессе трехдневной медитации на борту челнока. Сейчас их необходимо было закрепить. Связать открывшиеся ему знания самым материальным образом, который ему был доступен. Но для этого требовалась подготовка.
Прежде всего Декстер направился в одну из прилегавших к часовне комнат, где он видел душ. Там он долго смывал с себя кровь и пот, оставшиеся после столь непростого путешествия. Выйдя из душа, не стал накидывать балахон, оставив лишь сапоги и свободные штаны. Любой, кто увидел бы его сейчас, мог весьма удивиться - настолько контрастной была внешность псайкера. В отличие от лица, невыразительные черты которого практически никто не назвал бы красивыми, его тело могло привлечь взгляд. Бледная кожа, ни капли лишнего жира, лишь плотные выпуклые мускулы, рельефно очерченные на торсе и перевитые тонкими веревками синих вен и выступающих жил на руках. Но смысл "раздевания" был не в демонстрации - просто Декстеру не хотелось одевать на чистое тело несвежую робу.
Вернувшись в часовню, псайкер направился к оставленным здесь вещам. Перебрав то, с чем он покинул "Гордость Терры", Декстер отобрал две вещи. Первой была аквилла - простая латунная аквилла в полпальца шириной на тонкой цепочке - такие продают по полтрона за штуку на любом перекрестке любого мира-святыни. Но эта была для него особенно дорога - ведь она была из его "прошлой" жизни. Той, что никогда не существовало - волей светлейшего Инквизитора и самого Бога-Императора. Вторым - простой клинок с узким треугольным лезвием, заточенным до бритвенной остроты.
Это был "мизерикорд псайкана" - клинок, торжественно вручавшийся каждому, кто успешно прошел обучение в Схоластика и стал полноправным санкционированным псайкером. Память о том, насколько велик и опасен их дар - и их ответственность перед Богом-Императором. Все выпускники знали, для какой цели им преподносили этот клинок - слишком маленький и непрочный, чтобы можно было использовать его в бою. Он должен был оборвать их жизнь, если угроза будет слишком велика. А угроза будет - это та опасность, что тенью следует за любым псайкером, и пристально следит за тем, как он обращается со своей силой. Чтобы поймать его в момент, когда он утратит контроль...
Но сейчас Декстер собирался использовать клинок для других целей, равно как и аквиллу. Оба предмета он положил на алтарь, избегая смотреть в глаза статуям святых, украшавших часовню. Преклонив колени перед святым местом, Декстер закрыл глаза и погрузился в молитву. При этом ни единого звука не сорвалось с его губ - каждое слово своей молитвы он проговаривал про себя, не видя смысла сотрясать воздух. Это было только между ними двумя - Богом-Императором и его верным слугой. Декстер не запомнил, сколько времени он провел так, на холодном полу, с закрытыми глазами и звучавшей в душе молитвой - может, минуту, а может - час? Но это его не волновало.
Подчиняясь неясному зову, он поднялся на ноги, разминая слегка затекшие колени. После чего сделал шаг к алтарю и снял с него латунную аквиллу. Аккуратно взяв ее пальцами правой руки, он с силой вжал ее в ладонь левой, ощущая как крутые края вминаются в кожу, лишенную мозолей. Шестьдесят ударов сердца спустя он отвел латунную поделку, положив ее обратно на алтарь. На левой ладони остался довольно четкий отпечаток двуглавого орла. Еле слышно выдохнув, Декстер взял в руку нож, перехватив его так, как будто это было писчее перо...
Он практически не почувствовал, когда острое лезвие оставило на белой коже первую красную черту. Но когда выдавленная на руке аквилла медленными, аккуратными движениями клинка стала обретать кровавую окантовку, боль начала нарастать. С каждым штрихом она усиливалась, тупой пульсацией отдаваясь в руке и заставляя псайкера изо всех сил стискивать зубы. К счастью, клинок был наточен остро и практически не использовался, поэтому процедура не отняла много времени. Когда Декстер отложил клинок, бережно вытерев его заранее приготовленной тряпицей, на его левой руке уже не было вмятины. Лишь искусно вырезанный на коже ладони символ аквиллы, который вскоре скрыла аккуратная повязка.
Совершив ритуал и прибравшись, Декстер смог, наконец, уделить время отдыху. Лежа на узком лежаке и рассматривая перемотанную руку, он предавался размышлениям. О том, насколько правы были древние теологи. О том, как боль освобождает мысли, подобно освященному пламени изгоняя из души слабость и порок. О том, что он протянул еще одну нить между собой и Богом-Императором. О том, что еще предстоит сделать, чтобы быть достойным в глазах Его.