Рю резко вышел в рывок через упор ладоней в сцену, подтянул колени к груди и встал во весь рост на самом краю, словно на краю крыши. Он посмотрел на эпицентр ссоры. Сейчас ему многое хотелось сказать. Что Елена права. Что праздник притянут за те самые искусственные кошачьи уши. Что чёртову мононокэ нужно было развеять в сигмапроекторе, а не укладывать в стазис, после чего устроить траур по погибшим, а не праздник. Что поведение большинства студентов, как и Столла, просто отвратительно. Что он чувствует себя тут лишним. Что он очень устал и уже хотел бы вернуться в школу. Получить своё наказание и устроить Аки хотя бы в храм при Домико, вновь ходить на лекции по расписанию... Какая ирония... на каникулах ему захотелось вернуться в свою тюрьму с этой "свободы". Эта тюрьма Нарьяны теперь была для него не так уж плоха, по сравнению с внешним миром, в котором он совершил столько ошибок за один день. И ясно понял, что тут его раздавят. Всё, на что он способен - это ходить на занятия по расписанию... даже не по собственному расписанию.
Но ничего из этого, стоявший на краю сцены, зеленоволосый японец в форме рядового своей страны так и не сказал. Потому, что помнил выражение лица Аки, когда в последний раз сказал то, что думает о школе. Рю посмотрел вниз. Для него эта высота была ничтожна. С техникой тайдзюцу, он мог спрыгнуть и с поразительных для обывателя высот. Всё, же, он заметил, что с трудом делает шаг вниз... полёт... удар ногами о палубу... выпрямление в стойку... всё - словно через силу, словно он в дурном сне. Он подошёл к сестре и протянул руку.
- Пошли, уйдём? - просто сказал он тихим голосом.