И, натурально, вылез из кустов царь. Поширше да попредставительней против прежнего. Но манера царская осталась, и осанка тоже. Подошел к эльфийке новоявленной, руку на плечо положил и говорит тихо.
- А ну-тко, успокойся, богатырь царский Афанасий. Видишь, без чувств он валяется. Давай за второго примемся.
А надо сказать, что манера ругаться была у Афанасия приметная, и по ней царь его и признал.
Дальше подошел царь к Добрыне, да и шепнул ему:
- Ты, Добрынюшка, остерегись царя своего псом называть-то. Но на первый раз прощаю. Узнал я тебя по дубинной ухватке твоей. А чтоб ты меня узнал, скажу, что третьего дня погрызла тебе дворовая собака Жучка сапог, и был ты этим весьма недоволен.
А в-третьих подошел царь к Митрофану, вторым разбойником по ветру махающему, придвинулся прямо к роже разбойничьей, за шеки ее ухватил и говорит медленно так и проникновенно:
- Велел передать тебе князь адской, что ждет тебя в пекле с нетерпением за дела твои злодейские. Много нагрешил ты. Сам ты сгинешь, и жену твою с детишками мор возьмет, и будешь вариться в смоле веки вечные, и будут тебя бить по голове раскаленным добела железом, сердце твое вырежут тупою ложкою, а в задницу вотрут самого жгучего пекельного перцу!
Выпучил царь глаза для убедительности и продолжает:
- Чтоб грехи свои искупить, до конца дней своих пришлось бы тебе добрые дела творить! Если прямо сейчас добра не сделаешь, вовек уже пекла избежать не сможешь!