Было это али не было… но, скорее, было, ежели уже мы се поминаем, а то, может, и поминаемое суть выдумка, хотя в каждой выдумке доля правды есть, а правда у каждого своя, а мнения у всех разные…
Тьху ты, да я ж сызнова начал! Так, на чём я там остановился-то…
Велислава, Дарья, Харитон, Мойша
Мойше повезло так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Богатырское его достоинство при нём оставили, хоть что-то оно и поменьше стало, чем давеча было. Да и голос его стал звонким и тонким, как у мальчонки.
Тот великан, которого он ощупывал, зычным басом что ни на есть богатырским потребовал руки при себе придержать, а то оборвет их Мойше, мол.
Зашевелились везучие в телеге, голоса подавать стали да покрывало с себя скидывать. Да прежде чем осмотреться по сторонам успели, вскрик испуганный услыхали.
- Тпрру! – следом за ним команда раздалась.
На передке телеги мужичок сидел невзрачного виду. В сорочке тёмной, мятой-перемятой, штанах широких да сапогах грязных. На голове кепка, лихо на бок задвинутая, сам кучерявый, чумазый и с бородёнкой жидкой. Он обернулся и поглядел на царевну так, словно гуля кровососущего увидел.
- Свят, свят, Яр пресветлый, - забормотал и знамением себя обережным осенил.
Зенки выпучил, рот открыл. А стоило лошадке остановиться послушно, мельком на других поднимающихся поглядел и с козел на землю соскочил, сапогами по грязи хлюпнув. Так и кинулся прочь от телеги в лесную чащу, аж пятки сапожные засверкали.
– Да чтоб я ещё повешенных возил, да ни в жисть! – донёсся от него крик истерический.
Светало. Небо над верхушками деревьев окрасилось в розовые и фиолетовые тона. Телега стояла посередь узкой дороги, грязюки полной и луж после дождя прошедшего. Хотя самого дождя никто и не упомнил. Дорога та через лесок пролегала, обычный с виду, а не заколдованный какой-нибудь. По обе стороны тянулся. Впереди стёжка в лес заворачивала, а сзади – далеко-далеко – виднелось то ли село, то ли окраина городская, но дома всё больше низкие да приземистые, как избы деревенские.
В повозке, окромя четвёрки очнувшихся, ещё двое лежали: справа от Велиславы мужик, смутно знакомый, с бородой густой и длинной, в сорочке мятой, вензелями золотыми расшитой, а за ним ещё баба какая-то, в сарафане хоть и не нарядном, но богатого виду, но тоже грязном и помятом. Оба на вид мертвы были. И на шее у них отчётливо следы верёвки виднелись.
Шеи живых болели от таких же верёвок, которыми их душили, да не додушили. Сами они были по-простому одеты, хоть и не в одёжи нищенские. И тоже не в первой свежести одежды.
Чурило
Рядом с собой Чурило шляпку большую широкополую заметил, какие модницы нынче носят. А поодаль в траве сумка дорожная валялась, по всему видать – бабская, блестяшками разными, цветочками да бабочками разукрашенная.
- Чё? – разинул рот незнакомый парень. Улыбка мигом сползла с лица. И тут его осенило. В глазах понимание появилось. – Ааа… ты, верно, башкой стукнулась.
Покрутив головой укоризненно, на колени он перед Чурилой бухнулся и поглядел виновато.
- Прости уж, милая, бес попутал, - и тут он обниматься к богатырю полез.
Тем временем откуда-то из лесу голоса послышались. Громкий мужицкий и звонкий детский. Крикнули что-то сначала ребёнок, затем мужик, и замолчали. Слов было не разобрать.