Соу двинулся далее по знакомому маршруту, с телом на руках. Точнее, обратно в больницу. Такова была психологическая и боевая подготовка монахов, что в ситуациях смерти они должны были выходить на первый план в обществе. Будь то похороны или уничтожение "бешеных собак" среди людской породы. Для него это было понятно и привычно, хоть и не так уж просто... Единственный смысл боевого искусства монастыря, который мог видится внимательному наблюдателю, заключался как раз в этом. Но был и ещё один, внесоциальный. Становление тем, кто всё это может. И через возможность, через действие, через неуязвимость разума перед сковывающим ужасом или абсолютной тоской... перейти предел обычного человека: обычного сына или обычного родителя, обычного мужа или обычного брата. Стать тем, что вышло за пределы общества и чистым взором посмотрело на него со стороны. С той стороны смерти и дыхания. Уже не мужчина и не женщина, не старший и не младший, не подчинённый и не командир. Уже не человек культуры, не ограниченный ее рамками и шаблонами, понимающий, что культура - это одежда, а не пища природы человека. И что в бою эту одежду придётся аккуратно снять и повесить, чтобы потом надеть обратно. Ведь в условностях правил людских нет ничего плохого, кроме привязанности к ним. Напротив, правила дают игру. Которая - суть человечности, приз за создание самого общества и взаимоотношений людей. И всё это Соу надеялся продолжать взращивать в себе и в черте Репаблик-сити. Именно в этом и была "претенциозность" его собственной школы, которую он создал, пока что, лишь сам для себя. И собственно бою здесь была выделена особая ниша. Потому искусство и было боевым.
Глаза монаха спокойно смотрели вперёд сквозь вечно живой и текущий прохладный дождь. Он продолжал движение. Они оба.