Дождь лил с утра и до вечера, и с вечера до утра. Непогода в эти дни буйствовала, царила, властвовала и тянулась мучительно словно зубная боль. Серые дни сменялись серыми днями, небо гневалось и хандрило. Множество раз дождь успокаивался, утешался как будто, а потом начинался снова, дождь обрел свой голос и часто менял настроение в эту неделю, - ласковое журчание теплой воды сменялось истерикой проливного ливня, порой, вода бормотала тихонечко, словно больной старик заплутавший в собственных грезах, в другое время вода ревела, билась яростно в окна, горевала, - длинные льдистые капли ползли по стеклу, дробя этот несчастный мир на сырые осколки. Словно паутиной, обволакивая город беспросветностью.
Дома приуныли. Приуныли деревья и воробьи, голуби и уличные коты, расстроились бродячие псы и одинокие трамваи, уныло плетущиеся по своим ржавым, скрипучим рельсам. Расстроились тоскующие на ветреных остановках люди, переступая с ноги на ногу, грели они замерзшие свои ладони у рта, - прохожие ругались, ссорились, толкались в магазинах – острые зонты воинственно протыкали небо. Жестокий ветер подначивал разнесчастных двуногих, ветер был зябким и льдистым, он завывал в проводах: «Да-авай, давай, давай еще-о-о. О-о-о-о!!!» Люди набивались в очереди, хамили друг другу, дрожали, страстно мечтая о тепле, содрогались от окружающего бездушья. Погода отвечала им холодом и грязью, коричневые лужи отражали коричневое пакостное небо, коричневые машины злорадно обливали друг друга коричневой грязью.
Такая вот неделя пришла, зябкая, сырая, воинственная, худшая пожалуй, за долгий период спокойных лет. Если бы в городе был волшебник, он бы наверное запаниковал и поднял справедливую тревогу, узрев в происходящих событиях весьма неприятные знамения. Но увы…В Городе были трамваи и автобусы, шпалы да рельсы, слепые статуи на улицах и морозные каналы, каменные львы, бронзовые ядра бронзовых пушек, много всего самого замечательного собрано было за долгие годы в этом прекрасном городе, но главного волшебника не было никогда. Некому было заметить опасность.
Все казалось обычным, все шло по накатанной колее. Только дождь продолжал капать, с утра до вечера, и с вечера до утра. Кап-кап-кап, буль-буль-буль. Снова, снова и снова.
…
Возможно, это был осенний желтый сон о дожде или, скорее, дождю приснился мокрый ветреный сон о людях. Холодный и зябкий сон, пропитанный беспросветно серой тоской. Иначе, откуда бы взялось это ощущение смерти, безнадежности, ощущение шелковистого песка проскальзывающего меж тонких пальцев? Стойкое осознание конца.
Под аккомпанемент охрипших ворон за окном. Одна упрямая мысль. Это кольцо, и мы обречены следовать по своему замкнутому кругу, словно старый забытый состав в заброшенном парке ржавых аттракционов.
…Потом, грустный сон прервался и остался яркий, жужжащий свет лампы над головой, бежевые стенки нового офиса и приятный запах горячего кофе. Здесь было тепло, спокойно, - дождю сюда вход заказан, сырость избегает этих нежных стен. Мягкий кожаный диван, журнальный столик, кипа ядовито белых бумаг, - таких стерильных, что их белизна отдает фиолетом, ударяя по глазам болезненным сиянием. Павел держит черную гелевую ручку в своей руке. По соседству находится мужчина в инвалидной коляске, - у него тоже гелевая ручка зажата в кулаке, - красного на сей раз цвета. Чуть дальше, за своей стойкой скучает холодная секретарша, изредка, вопросительно поглядывая в вашу сторону.
Миловидная блондинка живо обрабатывает свои длинные ногти изящной пилочкой, изредка отвлекаясь на телефонные звонки. Тогда смотреть на нее весьма интересно даже – девушка хватает трубку почти с испугом, невольно вздрагивая каждый раз, когда ее тонкие пальчики прикасаются к темному пластику, словно этот темный грозый аппарат, может ее ужалить в этот момент
- Да…
- Нет…
Порхают в воздухе бесцветные фразы.
- Офис Компании «Неве…»
Кондиционер вздыхает, обдает волнами теплого южного воздуха из своей щедрой глотки.
Секретарша в очередной раз с большой брезгливостью ложит трубку, швыряет ее даже почти что, вытирая розовые ладони влажыми пахучими салфетками. Смотрит на вас почти просительно, в ее серых глазах читается укор.