«А крепкий дед!», - подумал Мальцев, без особого удивления, впрочем – деревня же, тут и на старости лет без дела не сидят. Иконы – тоже дело на селе нередкое – советская там власть или нет, а образа эти тёмные, намоленные, слишком уж давно висят в русских избах, слишком давно, чтоб пропасть в одночасье. Да и пусть висят. Дети и внуки тех, кто всё ещё крестится украдкой, вырастут уже свободными от старых, пропахших ладаном сказок. Ну и фотография – тоже не диковинка, хотя количество наград, конечно, впечатляло. Из рассказов отца Сергей знал, как «георгии» эти достаются. Первое впечатление оказалось верным - повоевал Никифор Петрович, чего уж там, повоевал… Только вот, кольнула мысль, когда фотография эта сделана? Во время Империалистической? Или попозже, си-ильно так попозже? По форме-то особо не отличишь, а раны, оставленные братоубийственной войной, были ещё слишком свежи, чтобы одинаково относится к красным и, пусть даже и перековавшимся, но белякам. Словно осколок, который врачи так и не сумели извлечь из тела старшего Мальцева, глубинный раскол, прошедший через весь русский народ, долго ещё будет отдаваться тянущей болью, даже в тех, кто как Сергей, слишком молод, чтобы помнить тёмные и кровавые времена Гражданской.
«Вот же… и спросить-то неудобно – а ну как года с пятнадцатого карточка, а потом он погоны-то и снял? Обидится. Но если даже белый – что мне, воевать с ним что ли? Или в другую хату стучаться? Чушь, до фронта рукой подать, лавки тут такие же, как и везде, а на то, чтоб врагов народа выискивать, специальные органы есть, у меня служба другая»
На том про себя и порешив, сержант молча кивнул старику и сел за стол.