Женя приготовилась внимательно слушать, забравшись на диванчик кухонного уголка с ногами, обхватив колени руками и глядя на Трафа из-под растрепанных волос. В этой позе была одновременно закрытость и какая-то по-детски трогательная беззащитность, но сама девушка, похоже, немного успокоилась. Когда он вышел в комнату переключить музыку, она проводила его долгим задумчивым взглядом, а когда вернулся, она смотрела в окно, но тут же обернулась, услышав его шаги, и в ее глазах был вопрос и приглашение говорить. Рассказ парня она слушала молча, не перебивая и не отводя взгляда, терпеливо ждала, пока он найдет нужные слова, пока справится с норовящими вновь охватить его эмоциями.
На улице пошел снег – за темным прямоугольником окна из темноты то и дело появлялись крупные, пушистые снежинки, неспешно опускавшиеся ниже, ложась на подоконник или исчезая из поля зрения. От этого казалось, что темнота за стеклом сгустилась, стала вязкой, плотной и холодной, а на маленькой кухне, наоборот, стало теплее и уютнее. Траф и сам уже не мог бы сказать с уверенностью, где находится граница между его воображением, его представлением о том, как могло бы быть, - и тем, что действительно происходило с ним сейчас в реальности. Тот образ, что прочно ассоциировался у него с композицией, сейчас негромко доносившейся из соседней комнаты, воплощался почти во всех деталях. Мелодия была размеренной и ненавязчивой, музыка разливалась по стенам и ткала невидимый ковер, укрывая их им от окружающей реальности, и даже то, что произошло несколькими часами ранее, несмотря на все еще острую боль, уже начинало казаться какой-то другой жизнью. Мир сжался до размеров крохотной комнатки и до двух живых существ в ней – ах нет, трех, и пушистое третье не преминуло о себе заявить.
- Какой красивый! Привет, – оживившись, искренне улыбнулась Женя, опуская руку, и в этот краткий миг, вплетенный в ход времени перестуком ударных и его собственного ускорившегося от нахлынувших воспоминаний сердца, - в миг, когда на долю секунды с ее лица ушло напряженное сочувствие, а из глаз – неизбывная боль, она показалась Трафу почти ангелом. Шон подошел и понюхал ее, знакомясь и щекоча ее тонкие пальцы жесткими усами и мокрым носом, а затем уселся рядом с батареей и принялся деловито вылизываться. Женя вернула руку на место, и почти сразу же на ее лицо вернулись и боль, и грусть, и острое сопереживание. Она чуть кивнула Трафу, приглашая его продолжить рассказ, и некоторое время сидела молча после того, как он высказался, глядя в окно, на продолжавшие кружить там снежинки. Но когда парень заговорил о помощи, она будто очнулась, и засыпала его градом вопросов, видимо, накопившихся за весь его рассказ, не позволяя вставить и слова:
- Устала? Да нет… И я правда не могу. Как это будет выглядеть? И куда я потом пойду? И ты не должен мне помогать. Да и как ты мне поможешь? И что за репа? И почему она тебе не сказала раньше? И почему этот ей не сказал? А ты уверен, что тоже болен? Может, не успел заразиться? Такое же бывает, что не обязательно заражаешься? И ВИЧ – это же не еще СПИД, или нет? Вроде же можно быть носителем и не болеть? И тогда ничего страшного, только осторожно, чтобы других не заражать?
Ее сопротивление идее остаться было довольно слабым, но она явно искреннее сочувствовала Трафу и, казалась, готова была забыть о собственной беде только лишь для того, чтобы попытаться дать ему надежду на то, что еще не все потеряно, но вдруг посмотрела на него и оборвала поток мыслей резко, на вдохе, явно собираясь до этого задать еще десяток вопросов, но только выдохнув:
- Прости, - после чего уставилась взглядом в свои коленки и замолкла.