Фиоренти демонстративно поглядел сперва направо, потом налево, пытаясь понять, что здесь происходит. Потом вздохнул и откинулся в кресле, заложив ногу на ногу - ни дать ни взять университетский ректор, пытающийся осознать, почему нельзя отчислять именно этого студента.
- Сомневаюсь, что мой рассказ сможет возместить тебе его отсутствие в твоей жизни, Джонни, - зелёные огни в прорезях посмотрели прямо на Милтона. Можно ли вообще было представить, что где-то там, за ними, были (или есть) человеческие глаза? Сейчас маркиз казался Джону декорацией, которая вдруг обрела жизнь; эдакой заговорившей фусумой театра Кабуки. - Мы познакомились с ним... в конце девяностых годов. Тогда он занимал должность личного телохранителя при Хартланде II, лорде этого фригольда, и был его протеже. Если я не ошибаюсь, он родился и вырос где-то восточнее Сан-Габриэля - кажется, в штате Мэн, и его отцом был бродячий воин. Не поднимай так брови, для Дома Скатах это распространённая практика, поскольку немногие правители терпят их присутствие у себя под боком. Это проклятый Дом, изгои среди общества Подменышей, - усмехнулся маркиз, - отверженные за свою веру в людей.
Фиоренти развёл руками.
- Это и роднит Скатах с Домом Лиам, у которого достало политической гибкости отвести от себя последствия схожей репутации, но эти Дома похожи. Вероятно, именно поэтому лорд ап Лиам-Хартланд дал прибежище твоему отцу здесь, в Сан-Габриэле. В основном таланты твоего отца использовались для разведки - Ближняя Грёза, несмотря на своё название, это уже совсем другой мир со своими законами и даже своим ландшафтом. Несколько раз я сопровождал Уолтера в его походах, - в голосе маркиза скользнули нотки сожаления, - на этой почве мы и сошлись. Думаю, твоя мама лучше расскажет тебе, что он был за человек... до того, как всё изменилось, - убийца призадумался. - Я даже не могу точно сказать, когда и что началось. Просто понял в какой-то момент, что Уолтер стал меняться. Там, где прежде он был неподкупным, он стал жестоким. Где раньше предпочитал молчать, выступал с оскорбительными речами... постепенно он стал отдаляться даже от своего бывшего покровителя - или повелителя, как знать, всё глубже уходя в себя. Изначально мне удавалось быть рядом с ним, но в одном из разговоров я понял, что это лишь потому, что я до того никогда и не в чём не возражал ему - у меня не было к тому никаких поводов. Но потом я начал задаваться вопросом, отчего Уолтер так изменился. К сожалению, я не мог обратиться к тем, кто наверняка смыслил в подобных вещах больше меня - доктору Чженю или его извечному сопернику - но в том, что что-то изменилось, у меня не было никаких сомнений. Ответ мне помогла найти философия, и я уже пересказывал тебе вкратце описание того, что можно назвать Бедламом. О последствиях ты уже наслышан, что же до причин... - впервые из голоса маркиза пропала уверенность, - я не знаю их. Мои логические построения подталкивают меня к тому, что причин и не было. Уолтер искал силу, чтобы, как ему казалось, уничтожить отвратительный режим лорда Хартланда. И хотя изначально у него нашлись сторонники... чем жёстче становилась его риторика, тем меньше соответствий реальности в ней оставалось. Хартланд был жестким и авторитарным правителем, бессмысленно отрицать подобное, но я никогда не стал бы обвинять его в терроре против собственного народа: это попросту глупо. Может быть, где-то в глубинах Грёзы, куда уходил Уолтер, он встретил нечто, изменившее его душу. Может быть, он изменился сам. Я не раз предупреждал его, что этот путь ведёт в бездну; что бесконтрольное насилие породит лишь ещё большее насилие, но он отказывался слушать. Нападал на ключевых сторонников Хартланда. Слышал, убил кого-то из собственных бывших подчинённых. Когда лорд послал по его следам мастера-над-шпионами, то Уолтер чуть не убил и его. Правда, хитрецу удалось ускользнуть, - с оттенком уважения признал Фиоренти. - Словом, он развернул настоящую герилью, где больше нет эстетики и морали, где остаётся только цель. Это напоминало мне ярость крестоносцев, свято верящих в истинность своей миссии; для которых все средства хороши.
Карло аккуратно извлёк из коробки меч, любуясь, как блики играют на воронёной стали.
- Я считал такой подход ошибкой. Но я не собираюсь рассказывать тебе о наших отношениях: это должно остаться между нами. Но... я действительно верил в то, что был его единственным и лучшим другом. Когда-то давно мы дали друг другу Клятву, что один никогда не оставит второго, - Джону показалось, что слово «клятва» было чуть ли не с большой буквы произнесено. - Для того были основания, поверь. И одно время он был прекрасным товарищем. Но я знал, что всегда, где-то в глубине души он считал себя лучше тех, кто его окружает, - фыркнул ассассин, - и ты тоже будешь, Джонни. Когда ты обладаешь мастерством, недостижимым для прочих, такое отношение становится почти органичным. Я не держал за это обиды, хотя Саманта, помню, расстраивалась, что не играет в его жизни первую скрипку. Но когда случилась наша последняя беседа, я понял, что отныне свободен от клятвы и навсегда покинул его дом. А когда пришли сорок дукатов...
Джон моргнул. Маркиза больше не было в кресле - то стояло пустым, освещённое подрагивающим светом ночника.
- ... я принял этот контракт, - прошипела темнота над его ухом. Резко повернув голову, Милтон аж дёрнулся: маркиз Фиоренти стоял ровно за его спиной, продолжая отстранённо разглядывать меч.
Рукоять клинка легла на плечо мальчика.
- И его мастерства оказалось недостаточно. Можешь испытать своё.