Под ботинками Алекса едва слышно захрустел снег. Он пересёк неширокий тротуар и нырнул в проулок, в темноту. Через несколько шагов стало ощутимо теплее, но вместе с тем свет солнца сочился сюда размазанными серыми лучами. Мальчик казался сам себе маленьким в сравнении с уродливыми махинами кирпичных домов, чьи стены он едва не задевал рукавами. Мир, будто сошедший со страниц романов Жюля Верна, оказался не таким приветливым местом, как можно было ожидать. Или… или кто-то сделал его таким?
В трубах над головой школьника едва слышно гудела вода: вот и выяснилась причина повышения температуры – отопительные трубы. Старые водонапорные системы всё ещё работали, пусть даже не осталось больше тех, кто ещё способен был протянуть озябшие руки к ребристой батарее; кто мог позвонить и пожаловаться на недостаток тепла. Трубы всё ещё жили своей угасающей жизнью. Робкие, неуклюжие напоминания о суете, что царила тут раньше. О гуле оживлённых голосов, громком цокоте подкованных копыт, утреннем шарканье метлы дворника... всё это было когда-то. А остались лишь трубы.
Тирд продолжал идти, порой пригибаясь под металлическими конструкциями, сплетавшими тонкую паутину над его головой. Ещё шагов через десять видеть стало значительно сложнее, но Алекс разобрал в полутьме очертания старого, продавленного лежака под коленом широкой трубы. Когда-то он был белым, но потемнел от грязи и времени, от наваленной на него грязной ветоши, валяющихся рядом старых консервных банок, занесённых снегом. Казалось, что на кирпичной стене над импровизированным топчаном что-то написано, но света для чтения уже не хватало. Сам обитатель переулка давно покинул свою нищую обитель - матрас почти занесло тонким слоем снега.
«Барометр» продолжал показывать в темноту. Изо всех сил напрягая глаза, Алекс понял, что идти осталось не так и много: метров десять. Дальше переулок утыкался в глухую стену, заваленную коробками. На небольшом пятачке пространства перед нею снег стаял, образовав чёрный круг вокруг старинного, мощного канализационного люка с двумя ручками по краям. Поперёк чугуна тянулась надпись наборным официально-готическим шрифтом: «Серебряный путь», которая неожиданным образом ясно читалась в темноте. Будто бы сами буквы светились, складываясь в манящие дурманом неизвестности слова. Судя по состоянию люка, он прочно засел в брусчатке. Вряд ли кто-то открывал его в ближайшие месяцы… или, быть может, годы.