Зимний лес.
Потонули слова в вязкой тишине омертвевших деревьев, в густой дремоте золотистого леса, в надоедливом звоне приставучего гнуса, испарились изумрудной дымкой.
«А рыло тебе, мразь, не начистить!?»
И тут же, название в голове припомнилось, замогильно-стылое, пропахшее жирной землей и дождевыми червями. «Кривые Рожки», смешное такое, и мерзкое, сонм мурашек заставляющее ощутить на спине.
...Долгий день северного лета, россыпь тугих ягод голубики по сторонам, высокие сосны поросшие мхом дрожат, дорожки вертлявые вытоптаны в глуши, одинокий крик вороны разбивает прозрачное стекло дня. Ты идешь по следу, тебе девять лет, ты жуешь голубику морщась порой, если кислая ягода попадается вдруг, двигаешься сквозь траву, по следу невиданного зверя.
Деревья шумят, перешептываются о чем-то между собой. Тебе и странно, и хорошо и плохо, а тонкий голос рассудка предупреждает. «Плохой след, не двигайся по нему» Но ты увяз, тебя обступают торжественные ели, красавицы-березы водят хоровод, голубики становится все больше, любопытство, заставляет двигаться всё дальше. Ты ступаешь аккуратно, крадешься в подлеске, так, как отец учил чтобы лишнего шума не создавать - сначала на пятку плавно, потом перемещаешь тяжесть тела, перекатываешься как будто, и на пальцы наступаешь. В вышине, пронзительно каркает ворона, хриплый крик оглашает окрестности...
- А рыло тебе, мразь, не начистить? - Выкрикнул громко. Что-то было неправильно, неправильно в этом действии самом, в этой фразе, словно бы…какая-то часть противилась тому, чтобы ударить. Не потому, что гость хорошим был, а Лес плохим. Просто…это было неправильно, в тени могильников, на этой вымощенной шестиугольными плитами дороге, в паре миль от гиблого болота, о котором среди местных совсем недобрая молва ходила. Что-то складывалось определенно не так. И в самом этом незнакомце, тоже, бездной черных зрачков своих, заглядывающих нахально, будто в самую душу. Тогда, среди голубики, ощущения были похожими - что-то совсем неправильно.
Впрочем, рука уже опередила тело, крепко вмазав южному отродью по зубам, всхрипнув, со смаком, так что голова дернулась и волосы расплескались черной волной, человек пошатнулся.
Колокольчики вплетенные в одежду тоненько зазвенели. «Кривые Рожки, кривые ножки, динь-динь!»
Красная кровь показалась из носа незнакомца, это было правильно и хорошо, так как надо, кровь была красной, прежде всего, это успокаивало. Задавало действию правильный ритм.
«Черная кровь. Ушли да пропали. Лесорубы тук-тук. Дети прыг-прыг. Только черная кровь и осталась. А почему в Кривых рожках никто не живет? А почему старая башня до сих пор гниет? Ворона летит, ворона говорит - Кхарр! Был большой пожар...!!!"
Чертов стишок игральными костями, принялся в недрах черепа кувыркаться, порождая тягучую боль. А все таки! С больной головы, да с нервов, удар хорошим получился, гордиться можно. Голова южанина дернулась, словно у тряпичной куклы, незнакомец захрипел, густо-синие вены обозначились на его посеревшей коже, бездонно черные зрачки расширились до предела, бесконечно глубокой чернотой пожрав свет. А там дальше…
- Красный…крашный…не буди крашного. – Вены червями извивались под тонкой кожей, судорога скрутила ладони, тело лечило само себя, мертвенный холод Лес ощутил от пришельца распространившийся. Даже кончикам пальцев больно стало от этого холода смертного. Согнулся, зашептал пришелец, разорванная губа срастаться принялась нехотя, проклятущая собака застыла, словно бы потерявшись в пространстве. Встала намертво, как ни одно животное встать не может, успокоилась, глаза туманом поволоклись, только дышит часто-часто, будто и ей тоже больно. А человек хрипит, и кровь с губы, обратно в рот течет густо вишневым ручейком.
- Кривые Рожки, почему никто не живет в Кривых Рожках, ответь парень, ты, знаешь веть ответ…?
Ли.
Приняла в себя отгоревшую жизнь южного старца, заметив краем глаза, как северянин Лес, пришельцу развеселому, по морде засветил. Хотелось предупредить еще, крикнуть даже…как-то остеречь, чтобы не делал этого северянин, чтобы повременил до срока. Чего-то ведь желал пришелец, зачем-то привлекал внимание ведь…поговорить бы с ним начистоту, поболтать, пока еще не поздно. Но. Ветер налетел. Слова прилипли к нёбу, так и не слетев с губ. Туман, боль, страх наполнили голову багровыми образами – старик, умер, глаза расширились. Дышал часто-часто, а потом, вспышкой последняя мысль о доме. И…? О чем-то важном еще подумал старик, какая-то догадка мозг умирающий пронзила, молодые боги, старые, а между ними, в тот момент, когда сердце удар свой пропустило…
Поднялся ветерок, не понравился этот ветер Ли, он вроде соснами пах, иголками, янтарной смолой чуждого края и зелеными шишками, но между тем, таил в себе привкус обмана. Так, в Лунном городе, бывает, пахнет, когда Черный вихрь приносит дух пустыни, сначала здорово пахнет, а потом ужасно и невыносимо совсем - тогда, люди маются головной болью и молятся дракону, стылый аромат каленого железа опутывает город липкой паутиной, спускается жара. Тогда. Зубы случается выпадают, клочки волос на шелковой подушке поутру находишь, носом идет кровь и чувствуешь себя прескверно. Густой дух черной магии, что-то отнимает у людей, напитывает пульсирующее чрево пустыни, человеческими жизнями. Иные дураки шагают тогда за Ворота, не выдерживая гнета, сквозь Красную Арку делают шаг. Иные дураки, пропадают…
Шестиугольные плиты, мертвое, сухое как палый лист тело старика. Взгляд по этому телу скользнул. Наверное, следует похоронить его как следует. Николаса Савариена.
«Наверное! Да так похоронить, чтобы он не смел проснуться он, зашить глаза суровой ниткой, заткнуть рот камнем, переломать кости, чтобы подняться не смог. Еще лучше сжечь, или в самую глубокую яму скинуть, чтобы обратно в этот мир, костлявым растением не пророс »
Почему-то, мысль пришла в голову, такая неприятная и яркая. Мертвые всегда прорастают обратно, тонкими, ломкими кустами тянутся у небу, сначала по чуть-чуть землю подрывают, чтобы не заметили их, а потом все дальше и дальше карабкаются, вверх. К новой, извращенной жизни стремятся, если их не упокоить как следует в этих дурных краях…