С тех пор как тварь оставила их в леденящей тишине, прошла вечность. Время замерло. Умерло, рассыпавшись снежной трухой на пол. Осколки его плоти блестели и мерцали, завораживая. Такой красоты они не видели давно. Когда-то в другой жизни…
Было солнце, играющееся лучами на пушистых сугробах. Обрамляя его золотом и заставляя показывать всю свою драгоценную сущность. Заячьи следы меж нахмуренных от снега елок. Яркие сороки, стрекочущие и галдящие. Мороз, задорно пощипывающий за нос и щеки. И тепло пушистых рукавиц.
Звонкий смех наперегонки с ветром. Хрустящий шепот под сапогами. Поющий о свободе и счастье. Непонятном. Глупом счастье. Которое было важнее самых великих идей.А здесь? Металлический искусственный холод, смердящий страхом и кровью.
Была вьюга за деревянным окном. Свистящая от зависти при виде чашки дымящегося, шоколадного кофе. Шерсть толстого и довольного кота. В его крохотной жизни не было забот. И стоило провести рукой по шелковой шубе на спине, как все переживания распадались на атомы, скользя в ночной, звездный водоворот.Тишина, нарушаемая звоном бубенцов, становилась все глобальнее. Все ощутимее.
Были смешные, нелепые обиды. На нехватку денег. На неоправданные подарки. На задержавшийся отпуск. Смешные и грустные слова. Бессмысленные. Легкомысленные. Настоящие.
«Я люблю тебя»
«Я хочу эту куртку – тут такой красивый мех!»
«Давай сделаем шотландскую похлебку на обед?»
«Послушай эту музыку»Верность не знает этих слов. Никогда не узнает. Каково ей быть вместилищем всего гнойного и плохого? Самого отвратительного, что есть в человеке.
Было шуршание книг под пальцами. Ветхие, желтые страницы, заляпанные помидорным соусом и цейлонским чаем. Букет гвоздик в узкой вазе. Кусочки синего, словно выкрашенного неба. Покой, уснувший под пуховым одеялом и громко сопящий нежностью на всю комнату. Обои в надоевший цветочек. И маленький паучок, плетущий свои интриги за ноутбуком. Не осознавая, не зная, как хрупок привычный мир, люди проживали его и проедали. Продавали и меняли. Торопились куда-то. Все боялись не успеть пожить. Ирония. Ведь так и не пожили.
Была грусть о смерти родных. «Кто-то был обидно молод, кто-то был завидно стар» ©. Были походы на кладбище, где под разлапистыми липами на зеленой-зеленой траве стоят каменные изваяния. Место тишины и священной тоски. Были молчаливые воспоминания об ушедших. Яркие, как экзотические птички, конфетки на надгробьях. Свежие, четные цветы. В Верности об умерших не помнят. Они уходят из странной, страшной жизни, похожей на существование. Растворяются в темноте и тишине. Чтобы их имена больше никогда не нарушили гудящий бой заводов.
Верность. Последний оплот человечества. Рухнувший в этот странный, похожий на 1825 предыдущих, день.
Холод стал невыносим. Вцепился голодными клыками, выцарапывая глаза.
И тишина со звоном разбилась.
Тяжелые шлепки с другого конца коридора. Тянущиеся, мучительно-медленные, шаркающие шаги. Они выплыли из темноты скомканными тенями. Уже не живыми, но еще не нашедшими покой в смерти.
Люди. Десятки людей. Истерзанных. Искусанных. Зомби.
Шли вереницей мимо Эвелин и Лэнса, не замечая их. Не обращая внимания. Обдавая холодом и тлетворной падалью. Шли в ту сторону, куда ушли Анатоль и Раймунд.