Пролог.
В капкане.
Бог жесток. Иногда он заставляет вас жить.
Стивен Кинг
Стены этого города всегда были живыми. Хищно выжидая, охотясь, всматриваясь. Стоит только замешкаться. Прислушаться. И паника захлестывает. Поднимает волну тошноты.
Их не возводили, а выращивали, как умелых хищников. Хищников без сомнений. Они проглатывают внутрь себя наши эмоции. Наши переживания. Оставляют взамен липкое чувство пустоты. Тишина, разворачивающая свое чрево гигантским бутоном.
Каждый угол, каждая полость – все враждебно. Мир безликой войны и беззвучных слов. Мир, который не умеет быть человеческим. Тут все противоречит нашим понятиям. Все сочится неподвластной нам логикой. И каждый вдох в этом аттракционе сулит лишь большее погружение в болото. Бетонное, стальное, непроницаемое болото.
Эти стены ждут.
Тут у всех одинаковые жилища. Потолок давит на голову. Узкие дверные проемы, в которых постоянно нужно нагибаться. Дыра в полу – унитаз. Стальное, ледяное корыто у одной стены с обычным черным шлангом – «ванная». Маленький клочок серой простыни на полу – кровать. Вот и все. Ни столов, ни тумбочек. Ни шкафов. Ничего.
Нам не выдают моющих средств. Сажа и копоть Верности глубоко пропитала нашу кожу. Въелась в каждую пору острой колючкой. Этот город поймал нас в свои трупные сети. И медленно пережевывает, разлагая. Город, на чьих улицах не стесняясь властвует смерть.
Безысходность проглотила все мысли. Оставила только монотонную глухую боль. Безысходность и какое-то нереальное чувство нереальности. Словно.. как бы это описать? Как сказать о том, о чем мы боимся говорить?
Я помню свои первые ночи в этом новом мире. В эпохе разрушения и хаоса. Я отдыхал от ужасов, что прятались за стенами. И не думал, что когда-нибудь так сильно захочу вырваться отсюда. Все лучше. Даже смерть. Но стены держат. Они держат крепко, эти чертовы стены. От них нет спасения и нет выхода.
- Я выберусь отсюда, слышите? Слышите вы?! Я выберусь. Я смогу. Вы не поймали меня. Ваши когти ослабли. Ваши глаза ослепли. Я найду путь. Я не собираюсь подыхать тут. Передайте своим долбанным творцам – я выберусь.
Злой, свистящий шепот в насмешливый потолок помогает не растерять остатки человеческого самообладания. Я долго думал, как же обмануть систему Верности. Как выбраться отсюда. Да, не надо смотреть на меня как на дебила. Именно выбраться. Нет ничего хуже медленного перегнивания. Медленного переваривания тебя в чужом желудке. А, впрочем, кому я это говорю. Не испытав – не поймешь. Не оценишь. Не узнаешь.
Я выберусь. Лучше смерть там. Под ядерным солнцем и огненным дымом. В обнимку со своими кошмарами. Но хоть делая что-то. Хоть что-нибудь.
Громкий гудок возвестил начало второй смены. Я поднялся с вонючей простыни и пошатнулся от ударившей в голову крови. Неловко припал к стене и тут же шарахнулся в сторону, шипя на нее, как дикий зверь. Ненавижу эти стены. Они только и ждут момента сожрать тебя.
Сняв штаны, залез в стальной таз. Ноги обожгло льдом. Включил маленький, ржавый тумблер и из шланга послушно полилась сероватая жижа, считающаяся водой. Она текла по плечам, заходя в каждую пору. Прямо в водосток. А я стоял и думал уже в который раз за эти пять лет, что где-то под городом должны быть канализационные шахты.
Выключив воду, я вылез и натянул майку прямо на мокрое тело. Втащил распухшие, красочно украшенные мозолями ноги в ботинки. Хотелось есть. Но это нормальное состояние для Верности. Есть хочется всегда, а дрянь в тюбиках дает лишь не подохнуть раньше времени.
Выйдя из соты, я захлопнул дверь. Лампочка у пропускной пластины загорелась тусклым рубиновым глазом. Замерев, я стоял и смотрел на нее. Острый, алый шип входил в зрачки. В мозг. Вонзался с чавканьем.
- Все тут хочет свести тебя с ума, - тихо пробормотал я лампочке и двинулся к лифту.
Дождавшись пока открылись двери, я окинул взглядом людей, притаившихся внутри. Все знакомы, значит, еще никто не умер из тех, с кем я работаю. Тогда это был кто-то со второго завода. Вчера я слышал, как глухо стукали шаги роботов, вынося тело.
Я аккуратно стал прямо в центр лифта, избегая прикасаться к стенам. Сзади меня стояла девушка, уставившись прямо в пол. В ее глазах блуждали огоньки. Такие появляются, когда человек доходит до психического предела. Все становится неважно, и от тела остается оболочка. Без этой хрени, что душой называют.
Дорога до завода заполнена движущейся массой. В одинаковой одежде. С одинаковой обреченностью. Мы как мясо втекаем в мясорубку завода Вэво под механическим взглядом роботов.
Пройдя несколько крытых мостов, я подошел к лифту, ведущему в подземную часть. Створки открылись, жадно чмокнув. Внутри оказалось всего три человека. Два паренька и девушка. Слегка опоздавшие, как и я. Я по привычке стал в центр и тупо уставился вперед. Лифт тихо скользил в глубины придуманного человеком ада. А я думал о том, что следующую порцию прошлого получу только через два месяца.
Это был тот день, когда привычный ход вещей рушится. Толи злобная судьба спотыкается и теряет тебя из виду, толи она вправду бывает не глуха к нашим молитвам. К тем молитвам неверующих, которые в самый предпоследний миг прорывают загрубевшее сознание и вытекают из тебя хриплым криком.
Жуткий скрежет, будто обшивку лифта вспарывает какой-то излишне пронырливый монстр, заставил каждого из нас четверых вздрогнуть. Такого не было за все пять лет моего существования в Верности. Ход заведенного порядка н-и-к-о-г-д-а не нарушали случайности. И что-то внутри проснулось, скидывая пять лет наваждения. Один маленький глоток сбоя системы, чтобы понять – это та самая возможность.
Лифт замер, и зеленоватые лампочки у потолка мигнули. Раз. Другой. И тьма. Густая, объемная тьма. Тишина заполнила наш маленький мирок. Я сначала не понял, что меня так беспокоит, пока не осознал – гул завода.
- Завод заглох, – сказал я вслух на русском, удивленно вглядываясь в клубы мглы. Какой-то нехорошей мглы. Такая обычно приходит детям в кошмарах. Такая приходит к душевнобольным, когда они расцарапывают себе глаза.
Сглотнув, я достал фонарик из кармана и нажал на резиновую кнопку. Тусклый свет отразился в стальных стенах. Зеленой дымкой повис под потолком. Я оглянулся на своих спутников, внимательно изучая их лица. Я так давно не говорил с кем-то живым. Так давно.
Открыл рот, чтобы задать вопрос, и... закрыл. Тяжело идти на контакт после стольких лет. Тяжело вливаться в пусть маленькое, но стадо. Может плюнуть и молча попытаться выбраться самому? Я не знаю кто они. Может тот, с безумно-вращающимися глазами, убийца. Может, в нормальной жизни он насиловал детей. А может тот другой, с шутовским колпаком в руках, каннибал? А девушка... девушка симпатичная. Странно, как хорошо сохранилась ее красота в этой выгребной яме. Странно, что в ее осанке, позе, угадывается грация кошки. Но я не доверяю женщинам. Ни молодым, ни старым. Они коварны. Их яд входит глубоко под кожу и вырезает свое имя на сердце. Да, у меня была жена. Теперь я вспомнил.
Глубоко вздохнув, я отчеканил на ломанном английском:
- Кто знает, что делать в такой ситуации? Будем ждать пока починят лифт?