Мистер Фишман сидел в своем полуразвалившемся офисном кресле и доведенными до автоматизма движениями отправлял по факсу какие-то никому не нужные, но очень срочные документы. Мысль его, по всей видимости, существовала отдельно от тела: уголок губ подергивался, в потугах сдержать недовольную гримасу, взгляд блуждал по досконально изученному помещению осточертевшей конторы, не в силах сфокусироваться на чем-либо кроме часов, стоящих на его столе (смотреть на общие электронные не позволяло зрение), чьи стрелки, словно неумолимые судьи, педантично и четко отмеривали время, оставшееся до конца очередного рабочего дня, череда которых слилась в мозгу Джона в некую серую цепь, не имеющую начала и конца, а лишь стягивающую его измученное жестким воротничком рубашки горло, заставляя задыхаться.
Длинная стрелка часов замерла, показав, что осталось корпеть только 10 минут. Сразу же за этим последовала череда мелких неприятных событий, явно сговорившихся против Джона и связанных между собой.
Неожиданно натужно гудящий и хрюкающий от старости факс с противным скрежетом, походившим на издевательский смех, зажевал последний лист.
*Суета, желание закончить текущую процедуру скорее. Стекающий по шее липкий пот. Трясущиеся руки, прикушенная нижняя губа. Негодование по причине внезапного отклонения от привычного хода событий.*
Фишман нахмурился и, следуя положенной инструкции, попытался было исправить сие недоразумение, но внезапно резкий, противный, высокий, похожий на скрип пенопласта голос его начальницы, сопровождающийся не предвещающим ничего хорошего грохотом некого увесистого объекта об стол, резанул ухо клерка:
- Отчет по этим аудиторским проверкам нужен мне завтра в половине десятого.
"Что оно хочет? Оно не чувствует ситуацию, не видит. Мы сегодня не в настроении…"
Джон поднял взгляд сначала на стол, оценив размер внезапно прибавившейся работы, а затем на начальницу, которая, как обычно не удостоив его высокомерным взглядом своих противных Фишману карих глаз, прошагала к выходу, нелепо виляя бедрами и оставляя за собой шлейф запахов из дорогих духов, кофе и пота.
- Она к тебе не равнодушна, зуб даю, - раздался слева отдаленный, будто бы с трудом пробивающийся через недовольство и отчаяние, захватившие клерка, голос его коллеги. Как его там звали? Сид или Боб? Впрочем, сейчас это было не важно. Все вокруг отдалилось на второй план, смазалось, потеряло цвет и форму. За исключением раздутой черной папки с неотклеенным ценником в левом углу, приковавшей к себе взгляд Джона и заставившей его нервно сглотнуть, по-цыплячьи смешно дернув кадыком.
Дежурно улыбнувшись словам Сида, мужчина, вырвав таки с боем у прожорливого аппарата теперь порядком помятую бумажку, принялся складывать вещи в потертый кожаный кейс. Папку он, с едва заметным брезгливым выражением на бледном лице, упаковал в последнюю очередь, держа ее за самые краешки, будто та была ядовита или заразна.
*Смутное чувство огорчения и негодования, сменившееся покорностью. Необходимость покинуть это место и плотно поесть.*
Часы пробили 19.00. Население офиса потянуло к дверям, которые, словно водоворот, засасывали в себя бесчисленное множество рабочих, гудящих и спешащих по домам. Джон вышел последним. Никто не заговорил с ним и не пригласил на ужин. Складывалось ощущение, что его предпочитали не замечать, что он был мыльным пузырем, глядя на который видишь находящуюся сзади стену.
Этим вечером походка вырвавшегося из медвежих объятий кабинета не была столь летящей, как в предыдущие. Он плелся, опустив голову и загребая пыль ногами, натыкаясь на прохожих и лишь по счастливой случайности переходя улицу на нужный свет. Папка казалась тяжким и неподъемным грузом: кирпичом, стремящимся утянуть несчастного на самое дно. В голове тупо билась одна мысль, направленная на самоуспокоение: "Это не займет много времени, я справлюсь с этим до захода солнца. Это не займет много времени...". Солнце в этот летний день палило нещадно, мужчина чувствовал себя так, будто его запекали в духовке, предварительно обвернув толстым слоем фольги. Проехавший мимо грузовик окатил Фишмана застоявшейся жижей из единственной на дороге лужи в радиусе 2 километров.
*Ощущение выбитости из колеи, нарушения привычного жизненного цикла, жажда выкинуть кейс в ближайшую урну и не вспоминать о случившемся, как о дурном сне.*
С опозданием на 7 минут, Джон наконец-то вошел в подъезд своего дома на окраине города. Ткнув коротким толстым пальцем с обломанным ногтем в кнопку лифта, он с усталым вздохом прислонился к стене. Как и следовало ожидать в этот скверный день, кнопка не загорелась красным цветом, предпочтя остаться серой, что говорило о неисправности лифта. Позволив себе скривиться, будто укусив лимона, клерк пошкандыбал на нужный этаж пешком, не замечая того, что на его черном пиджаке остался "подарок" от подъездной стены - белая грязь с кусочками отлепившейся краски.
Вот он и у нужной двери. Замок, сдавшийся под натиском большого медного ключа, соизволил отвориться и впустить уставшего человека в охраняемые им покои. Шагнув за высокий негостеприимный порог, Джон словно окунулся с головой в масляную ванну. Отложив извлеченную из портфеля папочку в дальний угол стола, хозяин квартиры, пропахшей лимоном, совершил свой ежедневный ритуал: переоделся, аккуратно развесив одежду на вешалке, помыл руки чуть ржавой водой и поставил на огонь чайник, предвкушая чашку черного кофе без сахара.
Но кофе кончилось; пустая банка ехидно щерилась жестяным нутром, демонстрируя полную свою пустоту.
*Отчаяние, на глазах наворачиваются слезы. День бесповоротно испорчен и внесен в списочек самых поганых за последний месяц.*
Оттягивая неприятный момент настолько сильно, насколько это было возможно, Джон потопал к столу, на ходу поправив нисколько не покосившуюся картину и прослушав стандартно пустой автоответчик телефона. Наконец он сел за стол, включил плохонький компьютер и раскрыл ненавистную папку.
*Тишина по окончании всех способных оттянуть работу дел. Атмосфера неясного сожаления.*
- Что ж, это не займет много времени... - уныло пробормотал человек и приступил к составлению отчета по аудиторским проверкам.
Время как будто сломалось и шло неправильно. Слишком быстро бежали минуты, словно подгоняемые стуком клавиш и редкими вздохами. Прошел час, два, три, а работа все не завершалась, показывая Фишману свой покрытый таблицами и схемами зад. Любой другой уже давно бы плюнул, но маленький человек Джон не прекращал печатать: он просто не понимал, как это - не выполнить в срок приказ начальства.
Его лицо выглядело отрешенным, не давая проникнуть в бушующие за этой маской эмоции, но, скорее всего, мысль, привычно отделившись от тела, витала где-то в облаках, рожденных фантазией Джона, оставляя тело выполнять всю рутинную работу самостоятельно.
Два часа ночи. Давно прекратил плести свою паутину живший в салатнице на полке паук; давно утихомирились придававшиеся любовным утехам соседи за южной стеной; давно перестала гудеть лампа, до этого пытавшаяся позлить работающего своей выходкой. Вдруг затихло и щелканье мышки, отодвинулся со скрипом стул, оставляя на полу новые борозды, послышался шелест сминаемой бумаги и клацание степлера. Джон Фишман, превратившийся в бледную бесплотную тень с красными глазами и синими синяками под ними, рухнул на одноместную кровать и, зарывшись в ворох одеял и подумав, что сегодня нужно встать пораньше и сходить за кофе, позволил своему усталому телу и разуму погрузиться в объятия Морфея.
*Чувство некоторого облегчения и удовлетворения от выполненной работы. Такого, из которого следует идея устроить небольшую передышку в виде сна.*