Краснеющее солнце медленно опускалось к чернеющему в приближающихся сумерках берегу, где теперь линия пологих холмов и верхушек деревьев сливалась в цельную непроглядную массу. Лёгкая монотонная рябь волн утомляла глаз тех, кто пытался вглядываться в темнеющую линию горизонта. Подгоняемый тэйцем, "Серпентир" плавно шёл во главе во главе колонны с поднятыми на борт и уложенными вдоль банок вёслами, без нужды форсировать движение, чтобы не отрываться от своего мателота. Попутный ветер не развевал, а скорее покачивал серые паруса на мачтах судов. Следом за ним покачивалась на волнах "Звезда", отчаянно брасопя реи и ловя ветер парусами, словно коротконогий крестьянский мул, навьюченный поклажей и вынужденный часто-часто перебирать ногами, чтобы не отставать от мургомского скакуна легко несшего своего всадника. Чуть позади, подобрав паруса на рифы, лавировал из стороны в сторону "Сфинкс". На этот раз усилия моряков были вызваны прямо противоположной задачей - не обгонять пузатого тяжело нагруженного купца.
Замысловатые команды Мурша, заставившие бы не ступавшую на борт судна девицу покраснеть, а юнца благородных кровей схватиться за оружие ради защиты своей чести, давно отзвучали. Теперь задача экипажа галеры была куда проще остальных, вынужденных трудиться, чтобы не отстать и не обогнать, сохраняя порядок следования. Дромону же было, как флагману отряда, достаточно идти своим ходом. Пускай напрягаются ведомые. Так всегда в жизни...
Грязная масса гребцов, выстроенная вдоль банок, замерла, обернувшись лицами и рылами ко штирборту, как и выстроившиеся вдоль фальшборта свободные от вахты матросы и солдаты, как и расположившиеся на привилегированной высоте мостика служители богов, чародеи и слуги оных.
Там, в области, в которую были устремлены их взгляды лежали на досках аккуратно ли, грубо ли сшитые парусиновые саваны с содержимым ещё вчера бывшим друзьями ли, врагами ли или просто сослуживцами тех, кто сейчас стоял в мрачном ожидании. Одни из саванов были длиннее прочих, четверо иных же заметно уступали остальным в длине. На парусине некоторых предательски проступали тёмные пятна, напоминающие о том, в какое место были покойникам нанесены удары, разорвавшие связь их душ с хрупкой плотью.
Жрецы говорят, что души мёртвых быстро предстают на суд Жергала и Келемвора, что бренная бездыханная плоть - всего лишь плоть. И обычно мы верим словам, не мучая себя размышлениями. Но сейчас каждому из стоявших на палубе искренне хотелось, чтобы так оно и было. По крайней мере с большей частью безжизненных свёртков. Говорят, именно для этого последний стежок савана пропускают через нос. Или не только последний.
Рослые поварята с усилием приподняли доску с еле поместившимся на ней длинным свёртком, словно сервируя очередное деликатесное подношение чудовищам глубин.
-Это Карадрас... это гнолл... - из уха в ухо потёк шёпот. Доску водрузили на фальшборт.
В этот момент полагалось произнести формулу прощания и заступничества служителю бога мёртвых, но волею судеб тот со вчерашнего дня сам лежал в одном из свёртков, едва ли отличимый от остальных. Печальная обязанность досталась Келону. Рыжий жрец зажёг факел, затем молча воздел руку, взывая к властелину огня и так же безмолвно опустил её, отпуская прах иной стихии.
Поварята приподняли конец доски и длинный саван сначала медленно, затем быстрее и быстрее заскользил по доске навстречу волнам. Свёрток бултыхнулся с нелепым звуком, окутался роем пузырей прорывающегося сквозь швы ткани воздуха и заскользил в тёмную глубину, увлекаемый весом "последнего подарка" - двадцатифунтового ядра, зашитого у него в ногах.
Один за одним саваны, длинные и короткие, покидали борт галеры. В рядах с каждым следующим погребением прокатывалась волна взволнованного прикосновением к потусторонему шёпота:
-Это клирик? Нет, тот с краю лежит. Это цирюльник, что тебе зуб драл. Ага, он, а мне чирь вскрывал!
Последним остался свёрток, не короткий, но и не крупный, лишённый чёрных пятен и всё же притягивавший внимание экипажа более всех прочих.
-Это тот самый? да, это он... И змея его там...
И что отличало это саван от всех прочих, так это то, что его содержимое не было исключително мёртвым. Где-то в складках парусины ещё бился комочек жизни, ещё тлела искорка разума несбывшегося великого мага Эрвина Патрума. Пришитая к обгорелым лохмотьям мантии за челюсть, с переломанными рёбрами и отбитыми внутренностями, маленькая змейка ещё силилась перекусить бечёвку и вырваться на свободу, когда доску приподняли над палубой и фальшбортом, когда саван, утратив равновесие сдвинулся со своего места, когда поверхность волн рассыпалась брызгами, когда холодная морская вода хлынула в её лёгкие..
Толпа встретила исполнение приговора довольным дружным выдохом.