После затхлого зловония камеры, свежий солоноватый морской воздух казался Азвину Фезулю божественным благословением. Каторжник улыбнулся своим конвоирам за что тут же получил удар плетью и послушно склонил голову.
Солнце, по началу казавшееся ласковым отцом, согревающим заботой своих глупеньких зазябших за решеткой детишек, уже начало сильно припекать израненные плечи и шею осужденного.
Это был рослый полуорк с аккуратной бородой, неспешный в движениях. Усталость и какая-то неразрешимая грусть читалось в проникновенном взгляде из-подо лба со свежим клеймом изменника. Остатки каких-то лохмотий прикрывали срам, и вместе с отличными новенькими кандалами были всем убранством господина Фезуля. На его крепкое, избитое тело смотрель без омерзения могла лишь видавшая все на свете матросня да не менее наученные жизнью портовые шлюхи. Прочая, вышедшая поглазеть на военный корабь прилиная публика предпочитала по долгу не задерживать взгляз на этом безобраном узнике.
Азвин снова поднял глаза. Как же вокруг ярко, резкий свет слепил глаза полуорка, куда лучше преспособленного к жизни в сумраке ночных переулков и чащоб. Прямо перед строем катордных покачивается галера, подобно гигантскому жуку поглащающему гору ящиков, тюков и бочек с причала, как с обеденного стола. Конечно же, никто и не потрудился сообщить тем, кому суждено в ближайшие месяцы сдохнуть от изнурительного труда, кнутов надзирателей и дизентерии, как же называется их будущая могила.
Но любопытсво Азвина все же было вознаграждено:
- Это Безантир. Он самый. - прозвучал вздох где-то совсем близко.
Полуорк посмотрел на говорившего. Рядом с ним стоял, крепко, по-морскому, слоявший на коротеньких толсных ножкам невысокий, как для тэйца, заросший густой бородой человек.
- Разговорчики!
И звонкий щелчек хлыста снова установил покорное молчание.