Отыскав прореху в заграждении, дети вперед идут. Опасное это дело, страшное даже очень – лезть сквозь колючие, металлические спирали, - иногда на четвереньках приходится ползти, иногда аккуратно переступать хищную проволоку, боясь даже вздохнуть лишний раз.
Здесь безопаснее конечно, но все равно, только оскользнись и…! Вцепятся в беззащитную плоть эти блестящие крючья, поймают словно рыбку на крючок, серебряной паутиной опутают и убьют. Медленно, мучительно. Беззащитную ткань разрывая, кожу и мышцы.
Колючая проволока, жадная ловушка, голодная ловушка всегда. Тянет весь мусор к себе, собирает, прожорливая такая. Клочья пуха, целлофана серого, обрывки грязной бумаги дрожат на ветру, пожелтевшие листки осиротевшие такие без своих читателей, газеты, пестрящие громкими заголовками о войне, победе и скором счастье для всех. Тотальном счастье для всех, и совершенном бесплатном к тому же!
- Экая чушь, - могла бы сказать бабушка в этой ситуации, позвякивая спицами. Хмыкнуть неодобрительно. - Полная чушь!
Бабушка не верила в счастье для всех, бабушка из сомневающихся была. Она варила картофель в кастрюльке и слушала радио, сама, кое-как старенькую мебель чинила, гладила полосатого кота по вечерам и читала детям сказки. О сияющих, холодных звездах затерянных в вышине, добрых волшебниках и прекрасных принцессах, томящихся ожиданием принца своего, в башнях драконьей кости. А иногда плакала, отправляясь в сад.
- По яблочки!, - говорила она в таких случаях. А какие яблоки, спрашивается? Земля обеднела совсем, земля ядовитой сделалась и вода в колодце более непригодной для питья была, горькая и маслянистая на вкус. Жидкость. Под половицами дома скреблись обнаглевшие мыши, совсем не опасающиеся усато-мурчащего зверя. Старые яблони облетели почти все, и похожи были на старух печальных отчего-то, сказочных ведьм, лишенных магии своей как-то вдруг. Осунувшихся. Грустных очень и покинутых женщин, не страшных совсем.
Раньше. Кори нравилось мечтать, залезать на деревья и чувствовать себя отважным капитаном большого корабля. Дынц-дынц! Била в воображаемую рынду Клара, а юный капитан Кори прокладывал безопасный курс, минуя зубастые скалы и предательские отмели. Только без зеленой листвы как-то скучно играть стало. Как-то не так. Словно воображаемое море, лишилось вдруг голоса своего и волн, выцвело да и обратилось враз скучной, засохшей лужей. Трава еще росла , и петуньи цвели неторопливо в своих клумбах фиолетовыми зонтиками, наполняли воздух томными запахами меда и корицы, тянулись к солнцу глупенькие совсем цветочки. Но деревья умирали, деревья больше не могли жить и только ветер радовался, танцевал среди голых сучьев упоенно, заставляя этих погибающих старцев громко скрипеть.
А газеты все разорялись, кричали о победе, успехах и скором счастье, большом и ярком, которое наступит для всех-всех-всех на земле. Дрожали на ветру, запутавшиеся в проволоке, глупые бумажные мотыльки - рассказывающие о городах будущего и новой счастливой эре Большой Страны, на фоне обгоревших черных руин.
Бесплатное счастье. Мусор. Пластиковые пакеты и дохлая ворона. Вдруг! Черной кляксой распластавшуюся, мертвую, страшную птицу заметила Клара– выпученный глаз остекленевший, раскрытый в агонии клюв, коркой запекшейся крови окрашенный слегка. Страшно. И скверно, все ведь знают, что мертвые птицы несчастье приносят...
Кори первый лезет, помогая сестре своей – оцарапанная коленка саднит, теплый так некстати воздух пахнет клевером и листвой, напоминает о доме, кружит голову этот обманчивый грустный аромат. Летний такой! Сладкий такой! Вот и еще разок мальчик оцарапался, неловко взмахнув рукой – на сей раз длинная ссадина украсила локоть, алая болезненная ранка. А все изза того что отвлекает этот глупый ветерок и воспоминания собственные. Мухи обрадовались, мошки радостно кружась, принялись петь тонкими противными голосами своими, слезливую нудную песенку – «Иииии». Предчувствуя скорый пир. Жирный зеленый слепень, укусил Клару мимодумно – оставив яркую, болезненную точку на запотевшей шее. Вскрикнув, девочка ощутила, как задрожала, вздохнула, завибрировала мелко-мелко, испуганная под ногами, потревоженная земля…
Зарычал пес.