Нечего кошкам делать в такую ночь.
Гулкую поступь Октября домашние кошки – хозяева, облюбовавшие человеческий род в качестве своих несмышленых рабов – должны встречать в уютных квартирках, где-то в поднебесье, когда шторы отгораживают тёплым сумраком от плачущего мира снаружи, в мягких креслах, греясь в ласковом шёпоте хрустящих углей в камине. Дарить человеку, на чьих коленях они устроились, щепотку своей хитрой кошачьей магии, перед которой ни один не устоит, довольно урча, когда пальцы почёсывают шелковистую шёрстку.
Плотоядные ливни уличные коты – короли трущоб и князья помоек – должны переживать в контейнерах с мусором – в царствах рыбьих скелетов, которые ещё можно обглодать, и пустых консервных банок, на донышках которых ещё осталось немного масла; в сырых подъездах, уткнувшись побитыми мордами в тёмные ниши под лестницами; в глухих и заросших паутиной подвалах, собравшись облезлыми кучками у забытых ящиков с виски, горланя пошлые романсы и слезливые блюзы, да напиваясь до смерти.
Пантера по имени Кейси Саммерс стоял на рельсах и мок под дождём. Справа и слева – частокол столбов электропередач и гладкие линии рельс, опоясывающие заросшие соснами холмы, дрожащие под чеканным дробным шагом приближающегося поезда. Позади – козырёк станции, слабо обведённый светом пасующих перед потоками воды фонарей, и избитый скользкий перрон, на который поезд выплюнет горсть усталых и злых паразитов, обживших его искалеченные внутренности, и уползёт дальше, размывая реку, в которую превратилась теперь железная дорога. Пантера смотрел на горбатые, текучие силуэты холмов, на заболоченное небо. Косые струи били в спину, в затылок, точно заставляя упасть на колени.
Пантера забыл о работе, забыл о поезде, что уже оглашал окрестности сиплым гудком. Забыл о дожде, о своей промокшей до нитки жёлтой рабочей робе. Он смотрел, как в тени растрёпанных ветром сосен за ним наблюдает Чёрный Охотник. Огромное, могучее существо, он стоял на холме, и позади него сверкали лезвиями зрачков его свита кровожадных призраков. Едва ли он был похож на человека, пусть даже и имел мощную, закалённую человеческую фигуру, пусть даже и стоял крепко на задних лапах. Едва ли он был похож на зверя, пусть даже и был покрыт жёсткой чёрной шерстью, пусть даже и буря зрела в холодных глазах на хищной, выточенной из мрака морде. Едва ли он был готов прощать и миловать. Едва ли он был готов отпустить просто так, без возмездия.
Молния рассекла морду Охотника, отпечатавшись ветвистым горячим шрамом на ней. Не человек-не зверь обнажил клыки в ухмылке. Грома Кейси не услышал. Его заглушил истошный вой поезда. Рельсы стучали о держащие их скобы, а мир вокруг наполнился слепящим светом от выпученных, как будто от ужаса, глаз паровоза. Скрипели колёса, тормозя, безнадёжно оттягивая мгновение. Шипел пар, вырываясь тугими струями из под днища.