Ещё мгновение после ухода Рейна Карл не сводил глаз с соседа. По необъяснимой причине, загадочное его поведение взволновало парня куда больше душераздирающего вопля из коридора.
Было нечто бесконечно пугающее в обычном, на первый взгляд, жесте пациента.
Давным-давно, миллион лет назад, когда Карлу было тринадцать, отец взял его на похороны двоюродного дяди Луиджи.
Сантини хорошо помнил тот момент. Тоскливое серое кладбище. Пасмурное осеннее небо. Десятки людей в черном. Тяжелые вздохи мужчин и прерывестое всхлипывание женщин. Дядя Луиджи был хорошим человеком, который жил и умер праведником. Его все любили. По крайней мере, так утверждал отец. Священник, неряшливый толстяк с растрепанными светлыми волосами, бубнил что-то себе под нос монотонным безжизненным голосом. Небольшой нанятый оркестр выводил печальный марш.
Больше всего Карлу запомнился сам Луиджи. Последние полгода он болел. Сантини не знал чем, в семье редко говорили об этом, но чем-то страшным и смертоносным. И теперь в открытом гробу помещалось нечто, что с трудом можно было назвать человеческим существом. Все суставы, все членны его высохли. Жидкие, седые волосы редкими ручейками струились по туго обтянутому морщинистой кожей черепу, бледные губы скривились в какой-то хищной, дьявольской усмешке, а глаза, некогда бледно-голубого цвета, а теперь почти полностью белые, взирали на мир с дикой, нечеловеческой яростью.
Хороший человек. Праведник Луиджи Сантини.
Ещё неделю после похорон дядя навещал тринадцатилетнего Карла в ночных кошмарах.
Воспоминание пришло как нельзя вовремя.
Передернув плечами, парень слез с койки и, стараясь сохранять спокойное выражение лица и не привлекать излишнего внимания санитаров, неспешно двинулся к двери в корридор. Желание оказаться как можно дальше от странного пациента пересиливало все остальные. Лучше уж крики. По крайней мере, где-то там были врачи.