Холод. Вялость. Всегда в первые мгновения после анабиоза, Мигель чувствовал себя резиновой куклой, которую хорошенько поимели, а потом бросили, оставив медленно сдуваться. И это ощущение. Песок. Везде. Песок под веками, песок в глотке, песок под крайней плотью и, такое ощущение, что песок в мошонке. И желудке, разумеется. Мерзость. Хрипло выдохнув, Сикста разлепил веки. Тревожный оранжевый свет резанул по глазам, заставив на мгновение зажмуриться, но другого выбора не было — выпучив зенки и хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, сержант одним рывком сорвал паутину датчиков, привычно поморщившись, когда липучки традиционно унесли с собой клока его шерсти. Напрягая еще не отогревшиеся мускулы и преодолевая тягучую волну боли, хлестнувшую по телу, Мигель одним движением выбросил себя из капсулы.
— Кхааах... Храак-тьфу! — отхаркнулся он прямо на металлический пол, прочистил горло. И во всю глотку заревел:
— О'деление Альфа, быстрррааа! Пакинуть капсулы!
Судя по всему, штабные мудаки либо опять опростоволосились, либо мудаки, на которых собрались натравить Корпус, оказались не такими уж и мудаками. В общем, стоило шевелиться быстрее.
— Капралы, пинайте о'мороженных уродов! Роач, Наци, паашли, поторапливаемся!
Еще раз отхаркнувшись — не отмякшая от глубокого проглота с заморозкой глотка никак не хотела орать по-нормальному — Мигель и сам рванул по направлению к складу, в уме прикидывая в какое дерьмо могло вляпаться корыто размерами с их «Следопыт».