Пока ей ослабляли подпруги, Пальма стояла ровно и аккуратно теребила губами одежду Николая Васильевича. Она знала, что людям не очень нравится, когда их чешут сильно, и поэтому не чесала любимого тренера зубами, но сделать ему приятно рыжей кобыле очень хотелось. Журчание человеческой речи касалось ее тонких ушек, и она ласково подфыркивала людям, когда ее накрыло странное беспокойство. Как так? Уходит? Грустит? Огорчен?
Вежливо отведшая уши назад лошадь навострила их и шумно и жалобно выдохнула, подзывая старших и прося себя не прогонять, потом снова покорно отвела уши назад.
Все шло не совсем так, как всегда, но это не было поводом не послушаться Пашку, тем более, что большой-и-главный тренер тоже сказал ей идти. Кобыла послушно пошла за парнем, но ее уши были отведены назад, к тренеру.
Терпеливо постояв на всех четырех, не переступая, пока ее не просили, Пальма дала себя расседлать, опустила голову, чтобы было удобнее снять уздечку, не дернув за уши, никуда не ушла, пока Пашка одевал недоуздок.
Оказавшись в родном деннике, Пальма вопросительно зафыркала-загугукала, обращаясь ко всем другим лошадям.
"- Что случилось, что такое? Что расстроило тренера-с-темно-серыми-волосами-волосами-на-лице-пахнущего-так-то-и-так-то?".