Двублагословенный приказал протрубить салют, что бы привлечь внимание менасских солдат и лагерный служителей. Всадники его частью встали возле ворот, а частью охраняли его, когда он проследовал в центр лагеря.
- Я - Салашта Двублагословенный, - крикнул он, - командир ремаллийской армии и ваш друг и союзник.
- Наши города, - продолжил он, - заключили между собой соглашение, названное Алестийским Союзом. И я обращаюсь к вам не как командир-чужеземец, а как соратник, воин одного с вами флага.
Речь его была коротка, но решительна. Рассеявшись по отдельности, и бегая как курица с отрубленной головой, они обрекут себя на смерть; объединив же усилия, не только выживут, но и сохранят войско, способное защитить и сохранить их родной город.
Подозвав к себе менассийских офицеров и людей благородных, он обратил их внимание, что совместные и решительные действия позволят не только обезопасить саму Менассу, но и избежать ненужных политических потрясений в ней сохранив положенную преемственность власти и выгоды Алестийского союза.
Спросив их о судьбе их правителя, он упомянул о своем уважении к нему и к его политике, и о своей приверженности тем, кто готов ей следовать и её продолжать.
Говоря так, он предложил всем желающим вначале безопасность стен ремаллийского лагеря, а затем и компанию ремаллийских и эстерских воинов ("и всех тех, кого ещё удастся собрать") на пути домой.
Таким образом он склонял их к тому, что бы они сейчас перешли под его руку - кого соображениями безопасности, кого из-за любви к родине, кого верностью обязательствам и союзам, а кого и неявным обещанием поддержать их политические амбиции. Говорил он и о мести, которую они непременно свершат над предателями-никоссийцами, и что силам Союза не составит особого труда одолеть Никоссию, а затем и вновь восторжествовать над захватчиками. Не оставлял он и обещания денежных наград храбрым и другим отличившимся.