Настроение у Михаэля было прекрасное - если может настроение вообще быть прекрасным в таком месте, как Аушвиц-Биркенау. Пожалуй, единственным неприятным моментом стала произошедшая с утра беседа с Ирмой... но - Ирма это вечная и всеобщая головная боль. Забавно, должно быть, было со стороны смотреть на их разговор человеку, незнакомому с войной - грызня из-за того, что кто-то убивает чьих-то пленных без спроса.
Тот факт, что нового заключенного необходимо было допросить, был сам по себе удивителен; Аушвиц принимал евреев, поляков и военнопленных, причем для всех трех категорий было всего два пути - сразу в газовую камеру, или - сначала в барак. Исключения вроде сегодняшнего происходили редко - даже тогда, когда прибыл транспорт с богатыми евреями-промышленниками, учеными и музыкантами, за которых предполагалось получить впоследствии выкуп, всю партию подвергли общей процедуре. Мартин с иронической улыбкой вспомнил то, что произошло тогда, когда группу евреек-актрис заставляли раздеться догола на карантине; обезумевшие фурии застрелили офицера его же "люгером" и двух солдат заодно, а еще десяток - расцарапали. А потом - их расстреливали на месте в упор и травили собаками. Это было очень... показательно.
Итак, значит - особый случай. Много знает? Важная шишка? Или что? Шварц еще раз пожалел, что не удосужился проглядеть хоть какие-нибудь бумаги перед допросом - непростительная ошибка...
А ларчик просто открывался... Да уж, черные в Аушвице - просто сюрреализм какой-то. Открывался-то просто, но не было ли у него двойного дна? Игра слов, герр Шварц, просто игра слов...
Михаэль улыбнулся заключенному почти так же дружески. Проглядел быстро бумаги.
- И тьебе не хварать, - по-русски ответил. На всякий случай.