Метушелах, воин пустыни, путешественник, обреченный на вечные скитания по мирам, одинокий безмолвный старик, благословленный самим Аллахом – он тихонечко, медленным шагом вышел на яркий свет, заливающий Арену – люди на трибунах кричали, свистели и улюлюкали. Он их игнорировал. Ему было не до этого. Он вспоминал слова.
Слова языческого бога, существующего здесь, в этом мире – он есть, точно так же, как и есть, например, целый ворох зеленых травинок, трепыхающихся под легеньким ветром под ногами сухого старца. Он сказал, что в его силах, в силах всех несуществующих богов вернуть мальца, маленького кендера, малыша Фиббла в мир живых. Это было бы противоестественно.
Это было бы хорошо.
Мет помнил. Помнил хорошо, отчетливо – его память, словно огромный мраморный обелиск, на который нанесены знакомые ему руны. Он помнил каждое слово, каждый жест, каждую картину из прошлой жизни. Помнил улыбку кендера, укравшего яблоко у глуповатого торговца в Безымянном Городе. Помнил пустынный мир, в котором им довелось побывать. Помнил опасности, с которыми им пришлось столкнуться. Малыш был ему дорог. Никто и никогда не мог позволить ему даже мечтать о возвращении друга. Такой шанс – он один за всю бесконечно долгую историю немного затянувшейся жизни старика.
Тихо шелестя травой, опираясь на свой посох, внимательно разглядывая молодого парня в рубашке, с палашом в руке.
Он не позволил себе даже улыбнуться в бороду. Не сумел. Потому что знал – у этого юноши тоже есть цель. И он намеревается ее добиться.
Аллах, за что ниспослал ты мне такие испытания? Почему именно я должен нести людям страдания и боль, забирая у них то, чего они так страстно желают? Может быть, моя юношеская дерзость повлияла на мою судьбу? Почему? Почему именно я?
Скупая слеза выкатила на сухую коричневатую кожу, изрезанную морщинами, скатилась по щеке, украшенной белесыми шрамами. И испарилась на полуденном солнце. Старик безмолвно приблизился к судье, чуть сгорбившись, съежившись под взглядом высокого молодого бойца. Нет, он его не боялся. Он вообще ничего не боялся, кроме кары Господней.
Он боялся своей судьбы. Боялся обмануть чужие ожидания. Боялся отнять у этого юноши то, что ему было нужно.
Вонзил в землю посох без усилия. Понуро опустил голову. Застыл, как вкопанный. И молчал, предвкушая позор. В этой битве не будет победителя. Эта битва – насмешка над божьими созданиями. Насмешка над ценностью жизни. Насмешка над миром, над сущностью бытия.
Вся эта Арена – большая шутка.