Непрошенного гостя встретили дружелюбно и таинственно. А может быть, не встретили? Может, околдовали и сожрали? Где он? В шатре или во чреве? Эти мысли пришлись не по вкусу, тому, второму, но почему-то очень взбудоражили самого Пастора. Пусть тот ангор что-то смолчал, пусть в расплату за это мозг шамана медленно опутывается невездомыми заклятиями вездесущего, пусть он теперь мелкая песчинка бросаемая неуемными ветрами Хаоса. Разве было когда-то иначе? Разве могло быть иначе?
Тут, внутри этого шатра, мощь магии неделимого ощущалась шаманом так же сильно, как если бы он внюхивался в запахи звероженщины, ищащей в тени чащ того, кто даст ей наслаждение и потомство. Но ветер этот только все усмирял, усыплял всю подозрительность Шляхта. Как-то сам собой в руке у него оказался мех с вином. Пастор откупорил его и чудесный аромат ударил в ноздри гора.
Но, так и не выпив, Пастор встал. Какая-то неведомая сила, а точнее множество разнонаправленных сил заставляли его хотеть одновременно многого.
С бурдяком в руках он прошелся по шатру. Сокровища поражали всякое воображение. В письмена хотелось окунуться сразу же, здесь и сейчас, позабыв обо всем нырнуть в омут бесконечной мудрости и неразгаданности. Как бьющееся живое сердце, только что вырванное из груди разбрызгивает при последних конвульсиях кровь, расбрасывался хрустальный шар своими отблесками по врему шатру.
Шляхт подошел к нему вплотную. Сейчас он расскажет Ум-Ыху, то кто он и откуда, как стал шаманом и как получил благословенья неделимого и свою кару, куда и зачем ведет свой отряд, как он истратил последние свои магические снадобья, чтобы спасти племя этого шамана. Шастор задаст и свои вопросы этому шатру, любимцу Неделимого.
- О великий Ум-Ых! – нарочито уважительно начал Пастор. Вдруг серое полотно упало на глаза шамана.
Полотно исчезло, а шерть под броней хаоса стала дыбом, мощьная шея зверочеловека скрутилась в неимоверной судороге, а губы вздернулись вверх, обнажая ряд плотно крупных плотно сидящих зубов. Вместо речей через них вырвалось звериное ржание и вой.
Сново все поглащающая серость. Вот снова шатер и пастор внутри него. Пастору казалось, что все это происходит не с ним, что он созерцает, накуренный шишл-травой на себя со стороны, будто живущем в другом темпе.
Дрожащей рукой высоко над головой вдруг занес шаман бурдюк и краское как кровь вино полилось на рога шамана. Брызги летят на грубые грани сердца Ум-Ыха, летят на рога, брюхо и плечи, летят на ковры и даже, взбитые взмахами рогов гора разлетаются на стены шатра.
Глотка пастора уже болит и хрипит, но он не может прикратить орать и рычать.
Вот резкий кивок головы и шар чуть не задет.
Но Пастор уже стоит на четырех и вдруг резко прыгает назад. Затем всторону, в другую, вперед и снова назад и сторону, он с размаху бьется головой об кажущийся мягким пол шатра и острая боль от ноздрем поникает прямо в самый мозг, но Шлях не останавливается, полностью бессильный перед своей болью, с серым покрывалом и своим безумием.