Пастор выпрямился, опершись на свою глефу и огляделся.
Мир вокруг начал меняться. Синева неба сползала к верхушкам деревьев, а затем и вовсе скрылась за ними, уступая место бледно-серому клубящемуся пятну, заливающему небосвод.
Земля, трава, деревья – везде прорывалась наружу то ржаво-бледная охра, то серо-бежевые тона. Цвета где-то быстро и охотно, а где-то с трудом покидали обжитые ими поверхности предметов.
Началось.
Мир смолк. Беззвучно открывала рот Гелла, которая тоже вставала, отряхиваясь от трухи поверженного Трикина.
В ноздри ударила барабанная дробь запахов: и пряный, и кисло-тухлый, то запах тонкой, сладостной страсти, то запах гвоздики, то резко резануло потом и кровью, то освежим запахом грозы.
Он раскрывался.
Новые цвета вокруг обезумели. Не обращая внимания на формы и размеры предметов они заплясали на всем вокруг. Пастор опустил взгляд. Часть его ладони налилась кислотно-салатовым, пальцы и предплечье то вспыхивали бурым, бирюзовым, вишневым, кофейным и еще бесчисленным множеством оттенков.
Что-то двинулось из-за леса.
Это был единственный и главнейший звук. Фронт многоголосной какофонии. Он нарастал, нарастал, и, в конце концов, захлестнул Пастора с головой.
Столько их? Один? Сотни? Тысячи? Пастору показалось, что каждое слово отбрасывало бесчисленное количество странных звуковых теней. Это походило на тысячекратное эхо, но каждая вариация этого эха имела свое значение и было частью своего повествования. Бесчисленное число монологов на бесчисленном количестве языков, и все это – часть одного и того же послания.
Слова.
Не знания, не инструкции, не память. Его учитель, кумир, повелитель и любовник снова дал своему слуге часть того, что некогда соизволил забрать.
В глубочайшей признательности Пастор пал ниц и вознес горячие молитвы.
Гелла тоже молитвенно склонилась и махнула остальным горам повторять за их лидером.
Горы, не очень отчетливо понимая, что именно происходит не посмели ослушаться.
Пастор через полуопущенные веки увидел, как танец цветов безумным пламенем разгорелся на мордах его соратников, особенно ярко озарив Геллу.
Кто-то бил Пастора копытом. Легонько, не больно и явно с целью разбудить.
Шаман лежал на том же месте, где и молился, но только завалился на бок. Сон уходил, усталости не было, только в головах медленно угосал гул.
Шляхт встал, зевнул.
Гелла возилась со своими ранами, возле трухлявых останков своего недавнего врага.
Двое горов и центигор играли, стояли в кружке. Каждый из них выбрасывал на пальцах какие-то фигуры, проигравший под дружное ржание и блеяние получал ногами или копытами по мягкому месту.
Рядом с шаманом стоял одинокий конь, который явно желал сменить свое обличье на прежнее. Пленные люди уныло следили за происходящим.
- Эй, герои, хорош дурака валять! – Пастор созвал свой небольшой отряд, чтобы раздать новые приказы. Пришла пора пожинать плоды победы.