Дом? Тщета бытия. Сердце бьется – хочет жить в этом доме, но душа видит серость майского света и ей до слез отвратительна эта жизнь. Чаша разума наполняется горечью, и нектар ускользающего сна выливается через край, будучи легче. Водопадом он ниспадает с фарфорового края в пропасть, где было когда-то целое море – то была память; но теперь от моря осталась лужица – действия, мысли и чувства единственного вечернего часа. Нектар сна сливается с красным вином памяти и между ними лиловой чертой возникает новая мысль. Коль жизнь – ребенок, играющий в шашечки, то мы умрем, не оставив детей, чтобы те не играли в шашечки больше, а их игра не оказалась еще чьей-то жизнью. Твоё желание смерти в масштабах целого космоса. Остановится ли мир перед последним штрихом, почувствовав на коже острую сталь?
Взгляд обращенный внутрь переведен отныне во вне, вынуждая щуриться от ядовитого света: смотри, как он проникает меж век, вонзается в глаза, заполняет сознание собой. Этот свет не твой друг – пусть кутает он тебя в солнечной неге, ты важна ему только как зритель, и всё, что тебе было дорого ночью, этот свет стремится прогнать. Настает новый день и ему все равно, кем ты была днём прошедшим. Будто гудок уходящего поезда: останешься ли стоять на перроне в ожидании того, что придет следом?
Пусть успокоится сердце. Долгий вдох, тихий выдох. Повернула голову вправо, и сорвавшаяся с ресницы слеза потекла по щеке. Где ножик? Где та уверенность, что ты всё прекратишь, воспользовавшись простым кинжалом, и избежишь всей тысячи известных потрясений? Быть может, ирония — но все равно, так и не разлепив сонные веки, потянулась рукой куда-то, где должен бы быть край кровати. Наверное, память вернется в самое ближайшее время, а надежды на жизнь с чистого листа обернутся разочарованием – и ты вспомнишь, почему каждое утро ты видишь жестоким и серым, и почему всегда тянешься, проснувшись, к стальному тотему.