Те болтали на жаргоне, который постороннему был ясен так же худо, как положенный перед лицеистом свод законов. Сенная жила по своим, совершенно особенным правилам. Тем не менее, Олеандр разобрала кое-что:
— Каплюжник Казань не мацнет, а нам — всё колыман, — скороговоркой твердил один из пассажиров. Судя по молодому голосу, один из братьев-цыган: — Хорошо, что на сей день не карымка.
Второй согласился:
— Паханин хорошо вписал, не даёт уроки! А не зря вы его, Клим Фёдорович, так обидели? Не в дубацкой чай, а?
— Ты ещё тут не спел. Чебурчал за марёнку много, вот и обидел, — прервал его басовитый цилиндр.
Цыгане хором засмеялись. Олеандр примерно поняла из сказанного, что покупатели не опасаются полицейских, девочкой довольны и удивлены разве что тем, что галбаю в курительной досталось палкой за отличную находку. Никто не выглядел взволнованным или хотя бы самую малость напряжённым. Всё состоялось до обидного просто.
Бричка тронулась под скрип колёс. Кобыла впечатывала мохнатые копыта в раскисшую снежную кашу. Поздние пешеходы — кто выпившего, кто мрачного, а кто откровенно голодного вида — жались вдоль стен. Доски, лежавшие взамен тротуаров, то и дело погружались в жижу вместе с их разбитыми ботинками. В этой части города зажигали мало фонарей. Неказистые, низкие дома в пару этажей нависали над переулком и грозили рухнуть сверху, пока бричка не вывернула на пустынную Большую Мещанскую. В морозном воздухе стояло ощутимое зловоние, которое лучше иных знаков выдавало близость к проклятой Сенной площади. Там торговали шкурами, сеном и прочими лошадиными снастями, а от нищих не было прохода. Вонючие кучи лежали прямо на мостовой. На углу с Вознесенской перспективой два матроса в бушлатах пинали ногами сжавшегося под грязной стеной собутыльника и бранно изъяснялись. Из-за тесно сбитых крыш было не разглядеть ни Адмиралтейского шпиля, ни маковок Успенской церкви. Олеандр как будто ехала по тесному ущелью, ведущему в душный, снежно-чёрный, кирпичный ад с плохими окнами и запутанными подъездами.
Повозка свернула на узкую набережную, а потом опять и опять — в лабиринт дворов среди одинаковых доходных домов. У вполне приличного трёхэтажного строения с вывеской «Усачёвские бани» и плохо оштукатуренным портиком бричка начала заезжать во двор, и здесь поездка турчанки окончилась.
Ей предстояла дорога домой.
Судьба девочки осталась загадкой.