Пущин кисло поморщился, а Пушкин захохотал, запрокинув голову. Его смех щёлкающе задребезжал под сенью стылых, рябых деревьев, запятнанных снегом. Санная колея уходила во тьму за глухими заборами. И отчего-то Пушкинское веселье лишь подчёркивало унылое одиночество Чёрной Речки. Васильев взял доктора под руку и вывел на склон. Тот опасливо поклонился, наверняка уже видя всех здесь перебитыми.
— Васильев, — сказал Васильев. — Секундант.
— Пущин, — сказал Пущин. — К сожалению, я тоже.
— Ну а стреляться со мной, — заключил Пушкин. — Ничего-ничего, сейчас быстренько сошлю вас в адские руды и пойдём. Может быть, ещё успеем к Дельвигу или уж сразу на завтрак к Шимановской, а, Ваня? И так как, наугад стреляемся, али чего?
— Как представитель оскорблённой стороны, вахмистр Аджиев волен избрать характер поединка, — ответил за Аджиева поручик Васильев и вынул из-под шинели прямоугольный ящичек с вензелем пистолетной мастерской.
— Надо же, «оскорблённой стороны». Я, знаете ли, тоже оскорбился наружностью вашего графа! А уж танцевать с милейшей Маргаритой Эдуардовной, которая заслуживает кого угодно другого! Даже Кюхлю!
— И тем не менее… — занудно начал Васильев, но поэт его перебил и нагло ухмыльнулся:
— Да пусть избирает, я-то что!
Поручик качнул головой и обернулся к Аджиеву:
— Выбор твой, Иса Хазматович.
Неписанный дуэльный кодекс, который никогда не был формализован, содержал ворох пёстрых и порой взаимоисключающих идей, часть которых напоминала некоторого рода фантазии. Одни палили по Шатовильяру, другие кололи рапирами по итальянскому армейскому обычаю, в трактирах — хотя какая, к чертям, дуэль между разночинцами — бодро резались на ножах. Из общего массива сведений было ясно, что пистолетную дуэль чаще всего проводили: «наугад» (только один пистолет был заряжен, и выбирая оружие, соперники выбирали судьбу), «на десяти или пятнадцати шагах» (дистанция уверенного выстрела, но чем больше шагов, тем выше шанс ранить круглой пулей, а не убить), «спина к спине» (соперники становились спинами и расходились на заявленную дистанцию, а затем круто поворачивались и стреляли без паузы: целиться было нельзя и выигрывал тот, кто умел стрелять без прицела) и — в самом кошмарном, смертельном случае — «через платок» (соперники брались руками за края натянутого носового платка и стреляли друг в друга в упор). Кто-то изобретал дуэли вслепую, дуэли с двумя пистолетами и прочую экзотику.
Дыхание собравшихся создавало пар. Все ждали. Пущин с немой мольбой смотрел в лицо Аджиева. Пушкин презрительно скалился. Лицо Васильева было сосредоточенным, доктор беззвучно шевелил губами. Молился.