Она сражалась за свободу как могла. Вложив всю отчаянную ярость, на какую бывает способен лишь попавший в западню и осознавший свой промах слишком поздно. Но что может сделать один серп против нескольких дробовиков и тяжёлых, подбитых железом, сапожищ?
Брызжет кровь.
— Она меня укусила! С-сука!
— Дебил, руки ей держи!
— Бешеная тварь!
В рёбра врезается что-то тупое и очень твёрдое, выжимая весь воздух из груди, заставляет болезненно согнуться пополам. Этим тут же пользуются — накидывают мешок на голову, тащат. Непонятно куда. Но предельно ясно зачем.
— Алина! Алина!
Это кричит сестра. Алина не видит, где она и что с ней, но родной голос придаёт сил. Девушка вырывается, удачным пинком подарив похитителю незабываемые ощущения ниже пояса, срывает мешок… но пара других рук скручивает её снова.
— Беги!!! — во всю силу лёгких вопит она Лизе.
Выстрелы неподалёку. Из поселения уже спешат на подмогу мужчины.
— Уходим, — приказывает кто-то. — Всех не переловишь. Хватит и этих двух.
Снова душная темнота. Но главное она увидела: Лиза успела. Она на свободе.
***
Потом наступила апатия. После выброса колоссальной дозы адреналина и нескольких голодных дней организм ушёл в жёсткую экономию жизненных сил. Её даже не били больше, заметив, что она перестала сопротивляться.
А ещё она слышала разговор двух рейдеров, из которого поняла, что чем меньше на ней будет синяков, тем больший куш можно срубить в Мясном Загоне. От знакомого названия по спине пополз холодок ужаса, и Алина инстинктивно сжалась в комок, вывинтив слух на максимум. Но единственное, что она смогла разобрать ещё — только имя. Чёрный Шаман.
Права была мама. Как чуяла, что не надо им покидать поселение. Только вот запасы кровохлёбки* были на исходе, и потом день выдался таким погожим… Сентябрь — благодатное время для сбора. Они отошли всего на несколько сот метров, к опушке леса. Алина даже не заметила, как отделилась от основной группы.
Надо было слушать маму. Она видела и, как всегда, оказалась права.
***
В следующие несколько дней она постаралась доставить своим продавцам проблем по максимуму. К их удивлению, торги шли медленно. Не то чтобы не хватало покупателей — нет, выхватив из серой массы яркое пятно огненных волос, народ подходил, приценивался… но сделка срывалась. И ещё одна. И ещё. В душе теплилась надежда: может быть, поняв, что она вовсе не прибыльный товар, её отпустят?
— Да что не так?! Смазливая же девка, — недоумевали барыги.
И в один из дней какой-то покупатель снизошёл до объяснений:
— Да она бесноватая. Ну, или ебанутая. Так зырит, как будто шкуру с тебя сдирает живьём. Ну нахер. Найду кого попроще.
А Алина действительно смотрела. Не отрываясь, не мигая, запоминая каждое лицо потенциального хозяина. Смотрела — и улыбалась. Нехорошо так, многозначительно. И в каждом значении эта улыбка не сулила позарившемуся ничего хорошего.
Ей пригрозили истязаниями и приказали не поднимать глаз. В тот же день её продали за 120 пайков.
***
Заслышав удаляющиеся от палатки шаги, Алина осторожно подползла ко входу и отогнула брезентовый край. Надолго ли отлучился конвоир? С гирей на ноге далеко не убежишь, но если удастся найти что-нибудь похожее на шпильку, есть шансы вскрыть защёлку. Куда же они запрятали её сумку…
За этим занятием девушку и застал не пойми откуда взявшийся незнакомец. Судя по виду — совсем не член банды.
— Тише! — шикнула на него Алина, аж подпрыгнув от неожиданности. — Напугал. Ты кто такой и как здесь оказался?
Ай, да какая разница! Пленница мотнула головой, словно вытряхивая все ненужные вопросы. Главное — у неё есть шанс сбежать. Может быть.
— Слушай, Паша, мне очень надо отсюда улизнуть, чтоб никто не заметил. Можешь помочь?