Не только капитан провёл эту ночь беспокойно. Олле вовсе не смог заснуть, а жизнерадостный стук поварского протеза и козье блеяние не разбудили его: мальчика не было на палубе.
Когда затихли голоса в ночи, а единственным светом на бриге осталась дежурная лампа, юнга крадучись выскользнул из трюма. Ожоги и синяки изводили его не меньше прочих, но Олле с белыми от напряжения губами перелез через борт, повис на вытянутых руках… и, дождавшись очередной волны, упал в воду. Плеск пропал в скрипе рангоутов.
Перекладывая вперёд то одно плечо, то другое, и поначалу почти не поднимая голову над водой, Олле поплыл к берегу. Карибская ночь на разные лады шелестела оттенками тропиков. Невидимое море, под звёздами похожее на омут с призраками, омывало мертвенно-серый песок. Чёрные росчерки пальм наклонялись к нему, скрадывая очертания берега и дома на сваях. В продолжение безрадостной метафоры Олле припомнил его название — «Приют умирающего солнца». Солнце и впрямь подохло на сегодня. На шёлковой черноте небосклона его заместила стеклянная луна, похожая на глаз. Она светила пустым светом, высасывая из вещей тепло, объём и душу. Ночь на Тобаго принадлежала смерти.
— Я видел смерть, — без предисловий сказал Олле.
— Вы видели… что?
Последние ярды у берега Олле брёл по песку, разводя руками воду. Босые ноги вязли в песке, однако тёплое море постепенно выпустило его из мира призраков. Когда шведский мальчик вышел в полосу прибоя, Джей-Джей поднялся из темноты навстречу, снова почти неотличимый от неё. С Олле ручьями текла вода. Бинты и припарки, начинённые пахучими травами пана Грегора, развязались и расползались. Олле раздражённо срывал их, как срывал с ног тину из каюты немецкого дьявола. Белые волосы облепили его лицо: такое же алебастровое и бледное, как скульптура над кенотафом. Олле просил Джей-Джея подождать его, когда они прощались на пирсе, а теперь понимал, что лучше бы остался один.
Он скороговоркой проговорил, как будто спешил признаться в страшном и этим прогнать Джей-Джея:
— Я убил христианина, когда он спал. Беззащитного и безоружного.
— Что? — Джей-Джей моргнул.
— Я видел, что ты тоже кого-то убил. Ножом.
— На меня напа…
— Ты его убил в бою, потому что иначе он бы убил тебя.
— Да, н…
— А я убил просто так. Я убил человека просто так. Я убил человека, когда он спал. Лежал в гамаке. Пьяного. Я убийца. Я попаду в ад. Я видел смерть.
Олле шептал не останавливаясь. Джей-Джей поначалу пытался отвечать, но всмотревшись в лицо юнги — или, пожалуй, услышав тон, которым говорил Олле — бросил перебивать и только слушал. Олле говорил не с Джей-Джеем. Он рассказывал в пустоту, свесив руки вдоль тела, покрытого синяками от рёбер до предплечий. А когда он закончил и оказалось нечего добавить, Олле просто остался стоять, глядя в широкие листья папоротника. За его спиной синие искры пробегали по волнам, складываясь в фантастический узор из планктона.
— Что вы такое говорите… — наконец осторожно произнёс Джей-Джей и сделал шаг вперёд.
Он хотел тронуть Олле за плечо. Даже поднял руку, но неуверенно остановил её в воздухе. Наученный испанскими колонистами, Джей-Джей не знал, что произойдёт, если он прикоснётся к белому.
Олле с безразличием посмотрел сквозь друга.
— Что я говорю? — эхом откликнулся он.
— Про… про смерть, про ад… — Джулиан был явно не знаком с концепцией риторических вопросов.
— Я видел смерть, — ещё раз устало повторил Олле.
— Как вы могли видеть смерть? Вы имеете в виду то, что вы рассказали?
Олле страшно хихикнул.
— Я видел смерть в лазурной маске. Она заплатила мне.
Джулиан Джон с недоверием покачал головой, но Олле вдруг вскинулся:
— Не веришь?
— Я… — Джулиан замялся.
— Отвечай.
— Я не знаю, — признался их невольный сообщник. — Вы говорите поэзией.
— Я не говорю поэзией. Я покажу тебе.
Олле как-то неловко положил руки на тесьму парусиновых штанов. Мокрыми пальцами подцепил её и развязал. В эти мгновения мальчик, освещённый лунным светом, сам выглядел как потусторонний дух. Неясная энергия, похожая на то, что Джей-Джей порой чувствовал в христианских мистериях отца Лабе, как будто струилась сквозь израненного подростка. Шутка о том, что смерть редко прячется под камизой и брэ, застряла в горле Джулиана. Олле рывком сдёрнул штаны до бёдер. Его ноги были худыми и тонкими, но жилистыми. Проводя всю жизнь на вантах, юнга был в разы сильнее того, каким казался. Но Джулиан смотрел на другое. Его глаза расширились.
— Католический бог… — в испуге отшатнулся он.
Уродливый багровый ожог лежал на бедре Олле чуть ниже ягодицы. Кожа опухла вокруг красного черепа, выжженного в чеканном круге прямо на ней. Ожог располагался точно напротив кармана, в котором юнга носил проклятую монету.
— О нет, — недобро прошептал Олле. — Это совсем не бог.
На сей раз Джулиан ничего не возразил. Олле рывком натянул одежду и завязал шнурок. Оба молчали, со страхом глядя друг другу в лицо — с чувством, разделённым на двоих. Олле не знал, что произошло с ним. Не знал этого и Джей-Джей.
— Вы видели смерть, — наконец тихо согласился чернокожий подросток.
Олле не испытал радости от того, что ему поверили:
— Ага.
— Что вы ещё видели?
— Только то, что смерть была там. В той каюте. Её позвал тот немец, но она пришла не к нему.
— А к кому?
— Когда там… когда там всё взорвалось… меня бросило в стену. Я ударился. Я думаю, что я умер, потому что я слышал, как спина треснула.
Джулиан передёрнулся. Он не стал уточнять, о чьей спине идёт речь.
— А смерть промчалась мимо. Сказала мне, что я не ускачу от неё. У неё череп вместо лица и лазурная маска. Как в старой песенке. Это случилось после того, как капитан приказал мне зарезать спящего.
— Что?!
— Ага.
— Ваш капитан… — Джей-Джей путался во взрывах, капитанах и акценте Олле, но смысл новости быстро дошёл до него.
— Ага. Он всем это приказал. А мы и сделали. Мы попадём в ад, — Олле опустился на колени перед ним, запрокинув лицо с детской, наивной тоской. Повинуясь порыву, который оказался сильнее вколоченного в него палками повиновения, Джей-Джей схватил его обеими руками за мокрые плечи.
Сцена на заднем дворе трактира разыгрывалась с точностью до наоборот.
— Вы говорили, ваш капитан — хороший человек, — протянул Джей-Джей.
— Говорил, но… но… — Олле не находил слов, только бесцельно махнул рукой.
Джулиан рассудил:
— Человек не может быть хорошим и плохим одновременно. Значит, он или хороший, или плохой.
— Ещё как может! — воскликнул Олле. — Чёрт побери, Джей! Мы просто везли бочки и сундуки! Просто везли припасы на этот поганый остров! Почему всё стало так?!
— Если бы вы не привезли бочки и сундуки, мистер Олле, — заметил Джей-Джей, — «серые камзолы» убили бы меня. И мистера Оке Свенссона бы тоже убили, потому что он не хотел им платить. Да и не с чего уже было. И мисс Француженку бы тоже убили. А может быть, ещё хуже, чем просто убили. И отца Лабе тоже.
На всякий случай Джей-Джей перекрестился. Олле резко и часто дышал. Юноши молчали.
— Вот… — опять заговорил через какое-то время Джулиан. — А если бы бандит, которого вы убили, проснулся, он бы убил и вас тоже. А значит, то не злодеяние вовсе. Если вы верили в капитана утром, не нужно переставать верить вечером.
— Смотрю, тут мало кто любит «камзолов», — уныло проговорил Олле.
— Потому что они мало доброго сделали. И жили в ужасном месте.
— Вот это уж точно. Ты и половины не слышал, что там приключилось…
Джулиан осторожно улыбнулся:
— Так расскажите мне, а?
— Расскажу священнику. И тебе.
Олле оглянулся на корабль, не делая попыток сбросить с плеч чужие руки. «Мориан» пропал в море призраков. Только дежурный фонарь выдавал присутствие брига в бухте. Эхо неясных шёпотов пробежало над волнами, и если бы Олле вслушался в него, то услышал бы голос смерти, скачущей на чёрном коне. Но Олле не хотел слышать. Тепло рук согревало его. Юнга знал, что ему надо возвращаться, иначе Люций всыплет как следует утром, невзирая на раны, но отчего-то… почему-то… ему совсем не хотелось уходить.
— Вам пора? — догадался Джей-Джей.
Олле молчал.