Олле хотел с ненавистью ответить капитану, что это не вклад никакой, а подлое убийство. В нелепых фантазиях он с аристократическим гневом отбрасывал руки капитана Мендеса, выхватывал шпагу и вставал на защиту… пусть виновных, но также очевидно сонных гишпанцев. Беда лишь в том, что в реальности Олле стоял над заколотым бандитом, шпага была у капитана, а тот владел ею с устрашающей ловкостью. Что уж говорить про Люция или Солёного, которые пришибли бы юнгу одним пинком.
Здесь не было никого, кто защитил бы Олле. И сам Олле не защитил себя, только украдкой вытирал слёзы уцелевшим рукавом. В ум Олле попросту не помещалось, как можно было подумать о воровстве в такой момент. Зачем капитан назначил его мастером парусов, если… если просто… если всё вот так!
Олле ничего не ответил капитану. Члены команды, кидая на стены кривые и страшные тени, по очереди выходили из каюты-могилы. Олле кое-как собрал в охапку рассыпавшиеся гарпуны, но тут его взгляд упал на стол. Последний пистолет так и лежал поверх досок: увесистый, сработанный из грубого дерева и густо-серой стали. Он был оставлен намеренно? Капитан напоминал Олле о «вкладе», который предстояло «внести»? Пули, впрочем, разобрали до последней.
Не чувствуя себя достойным своего амулета, мальчик злобно дёрнул шнурок на шее. Потом ещё раз, сильнее. Он лопнул, оставив на ладони юнги помятую, но по-прежнему относительно круглую пулю из ласково блестящего серебра. Тогда Олле заметил, что его пальцы покрыты кровью. Он механически всыпал в оружие порох, толкнул следом пыж из какой-то пакли и мизинцем затолкал бывший талисман в ствол. Взяв лучину из свечной плошки, пропихнул снаряд глубже. В этот момент Олле представлял, что стреляет точно в спину капитана Мендеса под кожаным жилетом. Или в его самоуверенную ухмылку над ухоженной бородой. Или себе в голову. Или в небо, чтобы наконец-то пристрелить ангела, вечно глядящего мимо.
Он что-то шептал на шведском, работая лучиной. Потом снова подхватил гарпуны подмышку, сунул в карман рожок с порохом, запалил давешнюю лучину и вышел вслед за остальными.
Олле запнулся на пороге. Обмякшие тела едва заметно покачивались в гамаках. Обезглавленный картёжник уткнулся розовым обрубком в волосатые предплечья. Никто не храпел. Мальчик не обернулся.